Игнатий Потапенко - Повести и рассказы из духовного быта

Одним словом, младший причт луговской церкви был недоволен первой седмицей нового настоятеля. Был ли доволен ею отец Родион, этого пока еще никто не знал. Он принял доклад дьякона о состоянии кружки за неделю молча и даже ничего не ответил на вопрос Дементия: «Как вам это покажется, отец Родион?». По-видимому, он, как человек основательный, еще не составил себе определенного взгляда на новое явление.

Зато по деревне ходили самые разнообразные и оживленные толки. Антон, благополучно отделавшись карбованцем за венчанье, рассказал землякам, как было дело.

– Видишь, через тебя мы согрешили, осудили его, – говорили ему мужики, – а он вот какой!

В воскресенье приезжали к обедне хуторяне и рассказали кое-кому из луговских обывателей о том, что произошло у Марка при освящении новой засеки. Это еще более оживило толки о новом настоятеле.

Надо, однако, сказать, что деревня и не думала приходить к каким-нибудь определенным заключениям. Толки ограничивались большею частью фактами.

– Мирошничихе сказал: «Ты, – говорит, – старуха выздоравливай; встанешь, заработаешь, поквитаемся, а ежели помрешь, так на том свете сочтемся!» – сообщал кто-нибудь.

– Ишь ты какой!.. На том, говорит, свете! Гм… – замечали слушатели.

– Как хоронили Прошку, Авдеихиного младенца, а Авдеиха ему тычет это четыре пятака. А он посмотрел это, что в Авдеихиной хате полтора горшка да полрогача 33 33 Рогач – кочерга, ухват для горшков. стоит, взял, да и говорит: «Ладно, спасибо, только я тебе сдачи дам!». Пошарил он в кармане и сует ей полтинник: «Ты, – говорит, – старшему пузырю рыбного жиру купи и пускай пьет, потому он сильно золотушный».

– Чудасия, да и только! Умный человек этого не сделает.

– Это смотря!.. Из какой, значит, мысли человек выходит.

– А чубатовцам приказал две рюмки водки пить. «Больше, – говорит, – невозможно».

– Две рюмки мужику мало. Плевое дело!

– Даже чересчур мало! Например, крестины. Что ж, двумя рюмками разве можно окрестить? Или опять свадьба… Нет, невозможно!..

Это было осенью. День стоял пасмурный, собирался дождь. Кирилл в это время был на требе. Марья Гавриловна только что поднялась с постели и едва кое-как оделась. В комнату вошла Фекла и объявила:

– Какая-то-сь коляска подъехала! Видно, городская!

У Марьи Гавриловны сердце сильно забилось. Она выбежала на крылечко.

– Мамочка!

И через три секунды она была в объятиях Анны Николаевны Фортификантовой.

– И это вы решились поехать одна в такую даль?

– Во-первых, и не даль, каких-нибудь пятьдесят верст, а во‐вторых, и не одна – с кучером!

Оказалось, что мать соскучилась по дочери и приехала навестить ее. Мура несказанно обрадовалась ей, начала хохотать, прыгать, каждую секунду подбегала к ней, обнимала ее и кончила тем, что заплакала.

– Это, мамочка, от радости!

Анна Николаевна осталась довольна квартирой. Ее несколько оскорбляла Фекла, которая сейчас же вступила с нею в разговор, объявила, что она «бедная удова» и служит всем священникам. Когда же Мура вышла, она подошла ближе к Анне Николаевне и сказала таинственным голосом:

– Уж вы, матушка, обратите внимание. Жить не умеют. Другой бы батюшка уже бы пару коров да десяток овец имел, птица бы своя была, а у них нет. Срам сказать: муку покупаем! Батюшка – и вдруг муку покупает! Никогда этого у нас не бывало. Я при трех настоятелях была, и всегда даже продавали муку, нет, вы их научите уму-разуму!

Как ни обидно это было для Анны Николаевны, тем не менее она приняла к сведению сообщение Феклы. Как это в самом деле, живя больше двух месяцев в приходе, который считается богатым, ровно ничего не приобрести?

– Ну, расскажи же, как тебе живется! – сказала Анна Николаевна.

– Живется хорошо. Я довольна! – ответила Мура.

– Нет, ты объясни, как именно. Как время проводишь и прочее…

– Время провожу больше с книжкой. Кирилл – то в церкви, то на требе, то в школе, то так по деревне ходит.

– И ты сидишь одна?

– Ну да, а что ж такое?

– И знакомых никого? Здесь же есть помещица. Я думаю, он сделал ей визит.

– Кто? Кирилл? Ни за что. Он сказал: «Будет дело – пойду; а так – я не знаю, что она за птица». С семейством священника я познакомилась. Шесть девиц. Совсем не интересно.

– Выходит, что ты умираешь от скуки.

– Кирилл все говорит мне: «Знакомься с мужиками; тут что ни шаг, то интересный тип!».

Анна Николаевна рассмеялась и подумала: «Нет, у него действительно гвоздь в голове!».

Пришел Кирилл и выразил удовольствие по поводу приезда тещи.

– Вот вы увидите, как здесь хорошо, в деревне, и сами сюда переедете, – сказал он.

– Ну уж это извините! Этого никогда не дождетесь! – с достоинством ответила Анна Николаевна.

Вопрос о месте жительства в ее глазах отождествлялся с вопросом о повышении и понижении. В столицу – повышение с увеличением доходов; в деревню – понижение с уменьшением таковых; поэтому предположение Кирилла заключало в себе элементы кровного оскорбления.

В течение дня Анна Николаевна воочию убедилась, что у них действительно все купленное и что Фекла была права. За всякой мелочью, которая нужна была для кухни, – масло, лук, картофель – Фекла бегала в лавочку; сливки, поданные к чаю, стоили почти столько же, сколько стоят они в городе!

– Послушай, мой дружок, ведь это очень дорого все стоит, ежели каждую мелочь покупать! Разве у вас такие большие доходы?

– Кирилл отдает мне все, что получает, до копейки.

– Ну и сколько же примерно в месяц?

– Рублей двадцать, двадцать пять принесет.

– Это весь доход? Хорошенький приход, нечего сказать! Спасибо, наделили… Это за академию, за магистрантство! Ну а проживаете вы сколько?

– Рублей пятьдесят!

– Откуда же берете?

Марья Гавриловна смешалась и покраснела.

– Все равно, мамочка! Наши доходы потом увеличатся… Мы наверстаем!..

Анна Николаевна смотрела на нее сначала с недоумением, а потом вдруг ее осенила мысль.

– Я понимаю! – гробовым голосом произнесла она. – Ты тронула капитал!

– Мамочка, так что же из этого? Ведь это начало, потом пойдет лучше, я пополню… Только ему, Кириллу, не говорите, мамочка. Он ведь не знает. Он живет как младенец.

Анна Николаевна ничего не возразила, но при этом воинственно сдвинула брови и решила «хорошенько поговорить» с зятем.

На другой день, когда Кирилл отправился на требу, Анна Николаевна приняла несколько визитов. Первой явилась супруга отца Родиона. Это была женщина порядочного роста, широкоплечая и толстая. Несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, она явилась в светло-розовой шелковой накидке и с голубой ленточкой в волосах, в которых, впрочем, не было ни одной седины. Надо, однако, сказать, что кокетство здесь не играло никакой роли. Матушка просто полагала, что ничем так не выразит почтение к приезжей соборной протоиерейше, как радостным костюмом.