Федор Решетников - Глумовы

Он еще вчера приходил к Елене, спрашивал, дома ли ее отец, и потрепал ее по щеке, но она обозвала его варнаком.

– Здорово, Елена Гавриловна! – сказал он, войдя в избу.

– Здравствуй. – Елена его ненавидела, во-первых, потому, что он был скверный человек, во-вторых, его физиономия была отталкивающая. Хорошо она помнила, как в прошлом годе отец по его милости просидел в полиции за то, что не дал ему рубля денег. А случилось это очень просто: отец вез домой пару бревен, да попался навстречу Артамонову, тот и приказал ему ехать в полицию, потому-де, что Токменцов без дозволения лес рубит.

– Где Токменцов? – спросил он грубо.

– Нету-ка.

– Тебя толком спрашивают: приехал он или нет?

– Ты не кричи, я ведь не отец – не боюсь тебя.

– Что ты!

Елена промолчала.

– Да знаешь ли, что я могу с тобой сделать?

Елена подумала: «Свяжись с дураком, и сама не рада будешь». Артамонов подсел к ней.

– Елена Гавриловна, ты чего на меня-то сердишься, дура ты эдакая? – И он ущипнул ее за ухо.

– Отвяжись, подлец! – И она перешла на другое место.

– Так я подлец?

– Подлец, как есть! только подойди – тресну поленом.

– Экая храбрая ты сделалась! Давно ли такая податливая была!

– Ты, коли за делом пришел, говори дело, а не прималындывай (т. е. не говори вздор).

– Я к тебе по делу пришел: хошь, отец твой будет казаком?

– Вот уж!

– Право: Емельянов захворал, вот и место, стоит только колесы подмазать.

– Спроси его, чего ко мне-то суешься с поганым рылом.

– Ты слушай: это все от тебя зависит.

– Ой-еченьки! какое слово сказал! как это так?

– А так.

И он подошел к ней и вмиг обнял ее. Елена хотела оттолкнуть его, но не могла совладать с дюжинным мужчиной. Артамонов ее целовал. Елена кое-как вырвалась, но он опять схватил ее.

Когда она пришла в чувство, то Артамонова в избе уже не было. Она ничего не понимала, что с ней делалось…

– Варнак! подлец! душегуб! – кричала она. Села она на лавку и давай плакать. Но слезами горю не поможешь.

– Господи! – вскрикнула она и стала на коленки, сильно рыдая. – Господи! – И сколько горя слышалось в ее словах! – Зачем Ты попускаешь такие напасти? Пропащая я теперь. Порази ты его, Царица Небесная! Порази ты его, Илья пророк, громом и молниею… – Больше она ничего не могла придумать. В таком положении ее застала соседка Федосья Андреевна, пожилая женщина.

– Чтой-то с тобой, девонька?…

…В старой слободе заговорили.

И заговорили об таком предмете различно, как кто смыслил.

Первой вестовщицей была Федосья Андреевна Печенкина, соседка Токменцовых, подруга Онисье Кирилловне, по-заводски Пивная Бочка, потому что она варила и продавала старозаводчанам пиво и слыла за бойкую и умную бабу, выручавшую не одного человека из беды, так как она была подруга письмоводительской кухарке.

От нее пошли суды и пересуды в каждом доме старой слободы. Женщины говорили: «Экое наказанье. Экая Оленка несчастная!» – и в то же время прибавляли: «Сам плох, так не подаст бог». Девицы охали и боялись пройти мимо токменцовского дома, точно в нем черти сидят. Одним словом, женский пол был против Елены; Елену стали перебирать и нашли в ней много худого, несмотря на то что до сих пор Елену любили все как хорошую знакомую. Одни говорили, что Елена гульная девка; Елена и раньше, в отсутствие матери и отца, приглашала мужчин с запрудской стороны, чему ее научила Печенкина, жившая с одним рабочим-старослободчанином и в настоящем случае прикинувшаяся святошей… Другие говорили, что Елена давно познакомилась с Плотниковым и Артамоновым. Словом, Елену считали за самую скверную девку, и в самом доме Токменцова видели какую-то язву. Мужчины, слушая баб, рассуждали иначе, потому что подобные дела им были не в диковинку… Мужчины, как мужчины, относились к этому делу так себе и на рассуждение баб говорили: «Стоит об чем толковать!..»

– Да ведь после этого ни один парень не возьмет ее замуж! – возражали мужьям жены.

– Все-таки не стоит говорить.

Мужчины об этом происшествии не любили разговаривать еще потому, что они и сами не были целомудренны, когда работали в лесах и в рудниках подолгу, но, надо отдать им честь, они говорили:

– Этому Артамонову нужно хорошую баню задать, потому, зачем он такое дело сделал, зачем Токменцова обидел! Разве можно с нами обращаться, как с собаками?

Так прошел вечер, и молва об Елене начала проходить утром в запрудскую сторону; но до Ильи Назарыча не дошла, потому что у него на старой слободе жила глухая тетка Коропоткина, а писцы главной конторы об этом происшествии еще не знали.

Гаврила Иваныч, возвращаясь домой, услыхал эту новость от одной женщины, – и ему этого было достаточно, чтобы придраться к дочери. Но такое дело было сверх его предположений, потому что он свято уважал законный брак, и как бы он ни был зол на жену, он никогда бы не решился завести шашни. Женщина ему сказала: «Какое с твоей-то Оленкой несчастье стряслось…» А Гаврила Иваныч думал: «Коли Плотников ее цаловал, так уж што»… И на другой день он выстегал Елену в бане, несмотря ни на какие резоны дочери и просьбы Федосьи Андреевны Печенкиной.

Федосья Андреевна была добрая женщина. Она стала спрашивать женщин: что делать Елене в подобном случае?

Те ничего не посоветовали ей хорошего; мужчины говорили: «Надо подать прошение исправнику, только вот Елену с Плотниковым видали. А может быть, Плотников и выхлопочет то, что Артамонова в острог посадят, потому что его сестра замужем за исправницким письмоводителем».

Первым долгом Печенкина отправилась к кухарке письмоводителя, которой она принесла бурак пива, но письмоводителя дома не было: он вместе с исправником уехал на следствие. Кухарке Печенкина не сказала, зачем ей нужно письмоводителя. На другой день после этого она решилась идти с Еленой к управляющему – искать защиты, но удачи и тут не было.

Защиты искать было не от кого Елене. Положение ее было очень скверное: в старой слободе все про нее говорили. Выйдет она из дома – и стыдно ей на дома глядеть, а если она взглянет, то в окне увидит непременно кого-нибудь: мальчик или девочка ползает на окне – ей кажется, что это большой; глядит ли в окно девушка – ей кажется, что она глядит для того, чтобы поглядеть на нее, на Елену…

Прошел день после отъезда отца. Дома страшно. И думает Елена Гавриловна: отчего ей страшно? «Ведь вот и не придет Иля. Я бы посоветовалась с ним. Я бы ему много сказала…» А что бы она сказала, она и в толк не возьмет. И хочется ей, чтобы пришел Илья Назарыч, и опять думается ей: грешно!

«Подлый этот народ – запрудские!» – думает Елена, но Илья Назарыч ей милее всех.

«Убегу я отсюда… Здесь нельзя мне жить: все меня едят». Но опять ей думается: «Нет уж! Такие случаи не бывали в заводе». – И она называла себя дурой за то, что ей пришла в голову такая мысль. Но эта мысль с каждым часом мучила ее.