Эразм Ротердамский - Похвала глупости

Не лишним будет вам также подражать риторам нашего времени, которые считают себя богами, если только они, подобно лошадиным пиявкам, захотят казаться двуязычными, и верят, что они совершили великий поступок, если в своих латинских речах они способны лишь перетасовать несколько цитат из греческого или латинского, и сделать из них мозаичный салат, хотя и в целом и в мелочах это едва ли кстати. А если им нужны жесткие тезисы, они перебирают какой-нибудь изъеденный червями манускрипт и выбирают с полдюжины самых старых и устаревших пословиц, чтобы сбить с толку своего читателя, полагая, без сомнения, что тем, кто понимает их смысл, они понравятся, а тем, кто ничего не понял, тем лучше, чем меньше они поймут. И они всегда будут восхищаться чужеродным, ибо самые честолюбивые из них будут бурно аплодировать с улыбкой и, подобно ослу, трясти ушами, чтобы им казалось, что они понимают больше, чем остальные.

Но, чтобы плавно подойти к цели: я выдала вам свое имя, но какой эпитет я должна добавить к нему? Какой же как не самый глупый? Ибо каким ещё именем может быть названа столь великая богиня, как Безумие пред её учениками? И поскольку не всем известно, из какого рода Я произошла, с позволения Муз, я сделаю всё возможное, чтобы удовлетворить ваше любопытство. Но все же ни первичный Хаос, ни Орк, ни Сатурн, ни Иафет, ни кто-либо из этих изношенных, заплесневелых богов не были моими отцами, но Плутос, кого нужно счесть по богатству своему, вопреки Гесиоду, Гомеру и даже самому Юпитеру – divum pater atque hominum rex, (небесный отец и царь людей). По его единственной мании, как прежде, так и теперь, все священное и мирское существует и переворачивается вверх тормашками. По его мании существуют удовольствия, войны, мир, развиваются империи, советы, суды, собрания, брачные союзы, сделки, лиги, законы, искусства, все вещи легкомысленные или серьезные – простите, дыхания не хватает перечислять, в общем все общественные и частные дела человечества. Без помощи его все это рыгочущее стадо богов, сотворенное поэтами, и те немногие из них, каких можно вообще уважать, едва ли бы уцелели, либо, если бы они уцелели, пребывали бы в самом жалком и ничтожном состоянии. И даже если бы он был врагом всем, сама Паллада была бы ему другом; напротив, тот, кому он благоволит, у того сам Юпитер с его громами на коротком поводке. Это мой отец, и только им я славна! Он не порождал меня, выделив из своего мозга, как Юпитера произвёл эту кислую и дурно пахнущую Палладу, но произвёл от этой прекрасной нимфы, называемой Неотетой, самой красивой и очаровательной из всех нимф. Я не была как тот хромой кузнец, рождена в печальных и тягостных узах брака, а родилась, как цветок свободной и сильной любви. И все же, не поймите меня превратно, мой отец тогда был не тем слепым и дряхлым Плутом, каким он представлен у Аристофана, а божеством в полном расцвете сил и цветущей юности, и это, вкупе с тем, что он в то время, был накачан хмельным, солнечным нектаром, которым он наклюкивался до чёртиков на бражных пиршествах богов.

Что же касается места моего рождения, то, поскольку в наши дни оно считается главным предметом благородства, то я отвечу – я не родилась подобно Аполлону, на плавучем Делосе, или подобно Венере в плещущихся волнах, или в пещерах слепого Гомера, но родилось на Счастливых Островах, где ни сеют, не пашут, не куют, а только сбирают и поют – баклуши бьют, где ни о труде, ни о старости, ни о болезнях никогда и духом не слышали, и на чьих полях никогда не растут ни редьки, ни морквы, ни лук, ни бобы, ни другие презренные покойники растительного мира, а, напротив, рута, анжелика, баглосс, майоран, трилистники, розы, фиалки, лилии и все остальные нежные обитатели садов Адониса, радующие зрение и радующие нюх. И, родившись таким образом, я не пришла в мир, как все другие дети, с воплями и плачем, но прямо взгромоздилась на грудь и во весь рот улыбнулась моей матери. Не завидую я ничуть великому Юпитеру, вскормленному козлом, потому что меня вскормили две весёлые пьяные нимфы, а именно Мета, дочь Бахуса, и Апеда, дочь Пана. Они всегда бродят вместе со мной за компанию!

И если вы хотите знать, кто они, эти великолепные парестникик Глупости, моя свита, и не хотите выглядеть мудрее меня, зовите их по-гречески: они все здесь, улыбающиеся и горделивые, – это Филутия, Самолюбивица, вот та, с улыбающимся лицом, что всё время хлопает в ладоши, – это Колакия, Льстивка, та, что словно находится в забытьи полусна – Лета, Забывица, та, что сидит, опершись на локти и сцепив руки, – это Мисопония, Ленивица, о, а эта с гирляндой на голове, так сильно благоухающая благовониями, – это Гедона, дитя наслаждения, а вот та, с пристальным взором, и глазами, за которыми не уследишь – это Анойя, Безумица, с гладкой кожей и полным изнеженным телом – Трифона, Распутница, а что касается двух богов, которые затесались меж ними, суча ногами, то один из них – Комос, Невоздержанник, а другой – Негритос Гипнос, Мертвосонник. Они, говорю я вам, мои домашние слуги, и благодаря их верным советам я подчинила всё в мире своей власти и воздвигла империю над самими императорами. Так что ты наконец узнал мое происхождение, образование и спутников, мой любознательный дружок?

А теперь, чтобы вам не показалось, будто я беспричинно и нагло приняла на себя имя Богини, раскройте пошире уши и внемлите, а я расскажу, как далеко простирается моё божественное право и какую пользу я принесла как богам, так и людям. Ибо, если сказанное иными благоразумно, что только Богам предписано помогать людям, и если те, кто первыми принесли хлеб и вино и другие блага людям, заслуженно причислены к числу богов, то почему для общего блага человечества не признать меня, принёсшей всем ещё больше благ, Альфой и Омегой всех Богов, стоящей выше них всех?

Во-первых, что может быть милее и драгоценнее жизни? И всё же от кого, как не от меня, можно сказать, она происходит? Ибо ни копье Паллады, любимое дочки отца, ни щит Юпитера, сбирающий облака, не порождают и не размножают человечество, но даже он сам, отец богов и царь людей, от одного взмаха которого трясутся небеса, должен иной раз расставаться со своим бухающим громом и теми испепеляющими взглядами, которыми он побеждал великанов и которыми, по своему желанию, пугал остальных Богов, и, подобно обыкновенному актеру, переодеваясь всякий раз, когда нужно было делать то, что время от времени делают все, то есть клепать детей. Покажите мне одного из тех, кто так не думает, нет, самого фанатичного фанатика секты Твердолобых, и если он не сбросит бороду, знак качества мудрости, хотя носить бороду скорее свойственно козлам, но покажите мне того, кто, по крайней мере, в этот момент не расстанется с высокомерной серьёзностью, не разгладит лоб, стряхнув с себя жёсткие принципы и в течение некоторого времени не предастся акту безумия и старческого слабоумия. Короче говоря, любой мудрец, кем бы он ни был, если он захочет иметь детей, должен обратиться ко мне. Но скажите мне, умоляю вас, есть ли человек, который подставил бы свою шею под ярмо брака, если бы он, как и подобает мудрецу, сначала взвесил все минусы этого ужасного предприятия? Или какая женщина пошла бы на это, если бы всерьез задумалась об опасности деторождения или о трудностях воспитания детей? Итак, если вы обязаны своим существованием браку и размножению, то вы обязаны этим браком моему последовательному безумию, а что вы по гроб жизни мои должники, я уже сказала вам. Осмелюсь утверждать, что если самый измудрившийся мудрец вознамерится стать отцом, ему всё равно придётся обратиться ко мне. Я скажу ещё откровеннее! Опять же, та, что только однажды попробовала родить, стала бы повторять это ещё раз, как вы думаете, если бы не мой другой спутник – глазазапорашивающая Лета? Нет, даже сама Венера, что бы там ни долбил об этом Лукреций, не стала бы отрицать, что все её добродетели хромы, косы и бесплодны без помощи моего божественного участия. Ибо из этой маленькой, странной, смешной Майской игры вышли высоколобые философы, повелением времени сменившиеся монахами, кардиналами, священниками и святейшими папами. И, наконец, весь этот сброд богов поэтов, которым так забиты и переполнены небеса, заполонил всё вокруг, да так, что, хотя небеса и столь обширны, они едва ли способны разместить всех возжаждавших.