Сергей Мельгунов - Мартовские дни 1917 года

9. Блуждания императорского поезда по пути следования из Могилева в Царское Село историк объясняет не действиями революционных железнодорожников, а хаосом, который быстро наступил на железной дороге благодаря стечению обстоятельств. Объясняя поведение императора, Мельгунов справедливо писал: «Едва ли “последний самодержец” принадлежал к числу боевых натур, которых опасность возбуждает и заставляет идти на риск. Скорее ему присуща была некоторая пассивность перед роком – мистическая покорность судьбе…» Именно эта покорность и готовность принять выпавшие на его долю испытания и заставили царя в условиях революционного взрыва пойти на отречение. В эти дни император заявил, что «лично не держится за власть, но только не может принять решение против своей воли и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может считать, что он сам не ответственен перед Богом».

Накануне отречения император вообще заявил, «что его убеждение твердо, что он рожден для несчастия, что он приносит несчастье России». «Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов на это, – сказал Николай II, – но я опасаюсь, что народ этого не поймет».

Фактически император отрекся от престола около 15 часов 2 марта в пользу своего сына Алексея при регентстве его брата великого князя Михаила Александровича, задолго до приезда в Псков посланцев Временного Комитета Государственной Думы А.И. Гучкова и В.И. Шульгина. Историк еще и еще раз подчеркивает, что сделал это государь добровольно , без всякого давления на него думских делегатов. Около 19 часов того же дня (Гучков и Шульгин прибыли около 21 часа) под влиянием разговора с лейб-медиком Федоровым он решил изменить форму отречения и отречься за сына в пользу брата, прежде всего испытывая беспокойство о здоровье и будущей судьбе Алексея. Показательно, что сами посланцы не ожидали такого быстрого и важного решения императора. Покоряясь судьбе и думая, что династия все же будет сохранена в России, царь внешне примирился со своей личной катастрофой, но многое говорят слова его дневника, подводившие итог 2 марта: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, трусость и обман».

Историк прав, что «мистическая покорность судьбе» во многом определяла сущность характера императора. Да и могло ли быть иначе с государем, на которого пало самое тяжкое испытание за все годы правления Романовых, тем более в период глобальных потрясений, похоронивших не одну империю? Ему не хватило ни сил, ни последовательной, выверенной политики, чтобы предотвратить катастрофу, признаки которой накапливались долгие годы. Однако это обстоятельство ничуть не умаляет, а наоборот, подчеркивает то благородство и честь, с которыми император встретил свое отречение.

10. Историк далее опровергает легенду о том, что император якобы 3 марта передумал отрекаться в пользу брата Михаила Александровича и опять согласился на вступление на престол Алексея. Наоборот, узнав об отречении своего брата, он лишь возмутился его поддержке выборов в Учредительное собрание и выразил удовлетворение тем, что беспорядки в Петербурге прекратились – «лишь бы так продолжалось дальше».

11. Развенчивает Мельгунов и тезис о «кровожадности» Александры Федоровны, которая, находясь в Царскосельском дворце, несколько раз приходила к солдатам охраны и уговаривала их «не стрелять, быть хладнокровными… Я готова все претерпеть, только не хочу крови…» Автор неоднократно выражает свое уважение перед императрицей, которая так же, как и ее супруг, в тяжкие дни потрясений проявила стойкость, веру, жизненную мудрость и жертвенную любовь к Николаю II.

12. Мельгунов разоблачает также миф о безупречном поведении деятелей демократии, оказавшихся у власти, и приводит множество примеров обратного. Чего стоит хотя бы заявление А.Ф. Керенского в момент отречения Михаила Александровича о том, что он будет всегда защищать великого князя как «благородного человека». Пройдет немногим более 5 месяцев, и по личному распоряжению Керенского Михаил Александрович будет арестован, и это сыграет важную роль в дальнейшей трагической гибели великого князя.

Историк, подчеркивая особый характер революции, значительное количество страниц посвящает тому, чтобы показать бессилие и самообман деятелей Временного правительства, которые не использовали выпавший на их долю шанс, и даже в условиях своей популярности постепенно отдавали реальные рычаги власти в руки Советов. Уже 6 марта Г.Е. Львов жаловался: «…Догнать бурное развитие невозможно, события несут нас, а не мы ими управляем». Ему вторил А.И. Гучков, утверждавший 9 марта: «Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет Р. и С.Д. …Можно прямо сказать, что Временное правительство существует лишь, пока это допускается Советом Р. и С. Д.».

Насколько прав оказался П.Н. Милюков, который как никто другой в первые дни революции предвидел надвигающуюся на Россию катастрофу: «Сильная власть, необходимая для укрепления порядка, нуждается в опоре привычного для масс символа власти. Временное правительство одно без монарха… является утлой ладьей, которая может потонуть в океане подводных волнений; стране при таких условиях может грозить потеря всякого сознания государственности и полная анархия, раньше, чем соберется Учредительное собрание, Временное правительство одно до него не доживет». И действительно не дожило!

По мнению Мельгунова, самой роковой ошибкой новой власти стала отсрочка выборов в Учредительное собрание. Он соглашается с утверждением французского посла в Петербурге Нуланса, что «Россия избегла бы октябрьского переворота, если бы не было отложено Учредительное собрание».

Такой оказалась зловещая усмешка хозяйки человеческих судеб – Истории, которая провела Россию через эйфорию «мартовских дней», отречение последнего императора и демократические выверты противоборства партий и классов к невиданному доселе социальному эксперименту и новой «пролетарской» власти, по сравнению с которой ненавистный всем режим монархии показался вскоре мягкотелым и чрезмерно гуманным.

«Исторический путь, – по словам Мельгунова, – шел не по тем линиям, которые намечались теоретическими выкладками политиков». Об этом показательном опыте не должны забывать в нынешнее переходное время и мы. Россия вновь стоит на развилке исторических путей, и окажутся ли на высоте политики, которым История доверила очередной шанс сделать наше Отечество процветающим и могучим? Не пустит ли снова на самотек «стихию событий» российский народ, который уже не раз проявлял роковую близорукость и слабоволие в годину суровых испытаний?..