Александр Левин - Подъезд

Солнце пекло сверху, отражаясь от воды, слепил глаза его жёлтый диск. На косогоре послышались шаги. По характерному шуршанию болотных сапог, я понял, идёт мой любимый дядя Коля. Сначала завиднелся дымок его папиросы, потом появился и он сам. В брезентовой кепочке, очках, улыбающийся. Он нёс косу и спиннинг.

– О, привет, Сашок-рыбачок!

– Здравствуй, дядь Коль!

– Много наловил?

– Да вот, штук пятнадцать уклеек и пару маленьких голавликов.

– А я вот спиннинг взял с собой. Сейчас косил на острове кролям. Лиза просила что-нибудь к ужину поймать! У острова – ничего. Дай-ка, я здесь попробую! – он положил косу, отцепил блесну от большой алюминиевой катушки. Спустился к мостику, где стоял я.

– Ну-ка, Сашок, встань повыше, чтоб я тебя не задел! – и плавно забросил блесну в воду ближе к куге и кувшинковым лопухам, во время протяжки начиная рассказывать очередную рыбацкую историю.

– А ты знаешь, что сомы очень любят, когда цветёт овёс?

– Нет, – отвечал я.

Дядя Коля сделал ещё один заброс, продолжил:

– Вон, на той стороне, посеяли овёс. Скоро зацветёт. Вот, сомы и подползают к краю посевов у реки, срывают ртом цветки овса. Так им нравится этот запах и вкус! – говорил дядя Коля, улыбаясь себе в усы, краем глаза поглядывая на меня сквозь очки.

А я, приняв это всё за чистую монету, представлял уже, как наловлю штук двадцать сомов и прославлюсь на всю деревню, подкараулив их «выход» на сушу во время цветения овса.

Дядя Коля делал ещё несколько забросов, и, практически всегда, на третий или пятый раз вытаскивал полутора-двухкилограммовую щуку. Он был Бог рыбалки. У меня не было оснований не верить его ему.

Ночь, проведённая у цветущего овсяного поля на другом берегу реки, результатов не дала, зато я понял, что такое «рыбацкие байки»!

Малыши любят получать вкусности и удовольствия, практически не прикладывая к этому своих усилий. А взрослые, зачастую, от большой своей любви балуют их. Но Бог рыбалки, дядя Коля, знал порядок вещей. «Без труда – не вытащишь и рыбку из пруда», напоминал иногда он мне. Эти знания были привиты им не одному поколению маленьких рыбачков.

Должок

Как-то раз я поленился копать червей, а взял с собой пустую банку. Дескать, если будет «бешенный» клёв, накопаю их какой-нибудь палочкой в зарослях крапивы у поваленной толстой ивы на берегу. Рядом с мостиком уже ловил рыбу мой лучший друг – дядя Коля.

– А, Сашок-рыбачок, привет! – обернувшись на мои шаги сказал он.

– Привет, дядь Коль! Ну что, клюёт?

– Клюёт. Садись вот, рядом.

Дядя Коля сидел на складном стуле. Он снял с себя куртку и подложил под меня. Я начал отказываться.

– Не надо, спасибо.

– Садись-садись. А то к земле притянет, простынешь!

Он посмотрел на моё снаряжение. Увидел пустую банку и удивился.

– А где-же черви? Или ты на хлеб ловить будешь?

– Дядь Коль, я у вас взаймы червяка возьму, а если будет клевать, то пойду нарою, вон, в крапиве!

Данилыч удивлённо вздёрнул брови и рассмеялся в усы:

– Деньги, конечно я взаймы давал, ну там соль, буханку хлеба, но вот чтоб червей! Ну да ладно, бери взаймы!

Я забросил удочку. Не успело грузило с леской лечь на дно, как поплавок бешено задёргался и «заёмного» червя сожрали. Я прошляпил подсечку и вытащил голый крючок. Дядя Коля любопытно смотрел на меня сквозь очки, мол, что я буду делать дальше?

А я, поняв, что клёв сегодня хорош и терять время на поиск червей – это остаться без улова, попросил ещё взаймы. К окончанию клёва, часам к семи вечера, я «занял» у дяди Коли всю банку. Прощаясь, после рыбалки, я обещал накопать и отдать ему буквально завтра, к утреннему клёву. Но утренний клёв я сладко проспал. Днём, поковыряв сухую землю, не нашёл ни одного червя.

Потом – было потом. Детские обещания не всегда сбываются. И пошла бродить по деревне притча о «Сашке-рыбачке» должным дяде Коле «банку червей взаймы».

Спираль жизни

Когда я вырос, и занимался собственным делом, то не забывал своего названного деда. Приезжая на дачу в голодные для пенсионеров «девяностые», заходил к Данилычу и тёте Лизе, принося городские гостинцы. Мы вместе смеялись, вспоминая про их клевачего петуха, которого я боялся, вызывая дядю Колю из-за калитки, и, конечно, про «банку червей взаймы».

Жизнь часто несправедлива к добрым людям, постоянно проверяя их на прочность. У Данилыча спился сын, уволенный из торгового флота за пьянку. Вовка ходил пьяный по деревне, стращая своим непотребным видом жителей. К нему прилепилась кличка «Рыжий» и «Немец», за то, что он, набравшись сивухи, горланил на немецком, в фашистском приветствии вскидывая руку вверх. Он отбирал у родителей последние пенсионные крохи, пропивая их и всё, что смог набатрачить по Талдому и округе.

В один из дней, пьяный Вовка довёл своего отца до инфаркта. После этого, я стал разговаривать с ним сквозь зубы. Солдат великой войны, заслонивший от гибели свой народ, погиб не от вражеской пули, а от любви к близкому человеку, который пропил свою душу и его сердце.

А тётя Лиза, мучаясь, несмотря ни на что, продолжала любить сынулю. «Не отрекаются, любя…» Через несколько лет, Вовка сгорел вместе с их деревенским домом, по пьянке, забыв отключить электрическую плитку.

О дяде Колином доме мне теперь напоминает берёзка, выросшая в центре большого пня, оставшегося от спиленного после пожара дуба у его дома. Она, как любовь – никогда не умирает, живёт, охраняемая старыми корнями могучего дерева.

P.S. – О, привет, Сашок-рыбачок! Чего поймал? – говорю теперь уже я соседскому мальчишке…

Зима. Мороз стоит трескучий. Мы с папой в Кривецком доме вдвоём. На улице пуржит, а в доме – тепло, жарко! Папа топил печь, дров не жалел. Теперь мы сидим – пьём чай. Кружка пятая, наверное, но хочется ещё. Под такой мороз, обжигающий чай, да с обсыпанной сахаром карамелькой – м-м-м…, милое дело. Смотрим чёрно-белый небольшой телевизор. Потихоньку начинают слипаться глаза.

– Сынуль, раздевайся и иди на кровать, – говорит мне папа, – а то, хочешь, полезай на лежанку, там ещё теплее!

– Не, пап, не хочу, там жарко!

Я начинаю раздеваться. Потом лёг под большое ватное одеяло на кровать с никелированными спинками. Пододвинулся к стенке – освободил место папе. Голову положил на белоснежную подушку и продолжил смотреть телек. А что ещё делать? Немного задремал, но… Чай-то, никуда не делся! После вечернего фильма по телеку крутили оперу, прима долго выводила соло. Я попытался опять заснуть, и потерпеть с «надобностями» до утра. Опять чуть «провалился». Тут папа добавил дров:

– Саш, ты в туалет хочешь? А то сходи, пока я дверь не крючок запер!

– Не хочу! – сквозь зубы ответил я.