Юрий Домбровский - Державин

Перепуганный протопоп протискивался через толпу.

Он работал локтями, но его пускали неохотно, а кто-то даже толкнул попа плечом, и он пошатнулся.

- Пустите, пустите, православные! - кричал он, отдуваясь. Он дошел до Халевина и схватил его за плечо.

- Ну, Иван Афанасьевич, - зашептал он, делая страшные глаза, - искал, искал начальство, с ног сбился, никого нет. Слава богу, что хоть вас нашел. Что же делать, что делать, голубчик? Войска-то ведь в город вступают. Деревни, слышно, сдались все. Через час-другой он здесь будет. А церкви...

- Что церкви? - спросил Халевин. Протопоп досадливо взмахнул рукой.

- Ах, господи, он же еще и спрашивает! Да когда победитель на коне белом въезжает, надлежит ведь ему по церковному чину славословие творить и в колокол звонить.

- Ах, вот вы про что, - улыбнулся Халевин и вдруг деловито сдвинул брови. - Ну, конечно, конечно. Чтобы во всех церквах и во все колокола. Чтоб такой мне трезвон был, как в духов день или на пасху. Вы в ответе.

- Вот, вот, - обрадовался протопоп, - я же это и говорю. Ведь кого первого за шиворот возьмут - протопопа. Встречать надо победителя, встречать, как в чине священном написано, так и надо.

Он вдруг схватил Халевина за край шубы.

- Так вы уж идите со мной, - сказал он. - Как вы теперь главное наше начальство.

Всю дорогу они молчали, и только у самой церкви протопоп снова схватил Халевина за рукав.

- А акафист? - спросил он испуганно, шепотом. - Тоже петь?

- И акафист, - сказал Халевин. - Акафист обязательно!

Протопоп помолчал.

- Ну, а как с поминанием о царском здравии? - спросил он вдруг. - То есть насчет Екатерины Алексеевны?

- Выбросить, - крикнул Халевин, - к черту выбросить, нет больше над нами императрицы Екатерины Алексеевны, нет над нами тех мучителей, кои кровь человеческую как воду проливают и братьев своих, по рождению им равных, рабами держат. - Он поднял кверху палец. - Ныне человечество, - сказал он, задыхаясь, - вновь возвращается в натуральное состояние свое.

- Так, так, - сказал протопоп, - значит, выбросить. А как насчет хлеба с солью? Самим ли нам его выносить или кого другого пошлете?

Халевин шел, убыстряя шаг. Протопоп бежал за ним, хватая его за руку.

Вошли в придел.

- Вы уж мне записочку дайте, - сказал протопоп просительно, - я человек маленький, этих дел не понимаю. Вы - наша голова, мы - ваши уды.

III

После этого началось то скопище Халевина с протопопом, протопопа со священником, священника с пономарем и пономаря с прихожанами, которое впоследствии инкриминировалось Халевину на допросе.

Первыми в комнату вошли купецкие старшины.

Старик и молодой.

Старик был бледен, но решителен. Войдя в дверь, он поклонился сначала протопопу, потом небрежно кивнул Халевину и остановился, прямой и строгий, держа руки по швам.

- Ну, здравствуйте, соколы, - сказал Халевин, осматривая их, здравствуйте, здравствуйте. Что так приуныли, али в торговле какая проруха?

- Проруха - дело наживное, - сказал старик. - Мы, как люди торговые, за прорухой не гонимся. Тут за свою голову сумленье берет. Своя голова на плечах не крепка.

Халевин подмигнул протопопу.

- Так вот он вам грехи отпустит, - сказал он весело. - Батюшка, отпустишь? Вон кумовья за свою голову болеют. Голова не пропадет, - сказал он строго, - была бы она умна, в этом все дело.

Купцы переглянулись.

- Да ведь не глупее Балахонцева, - сказал старик, - а вот он вчера скарб свой забрал, деньги в ящик, ящик на подводу, сам на лошадей, да в три кнута их. Сейчас догоняй - не догонишь.

- А кто поумнее - тот жен отправил, - сказал молодой. - Сам остался, а жену отправил.

- Надо будет, так догоним, - сказал беззаботно Халевин, не обращая никакого внимания на слова младшего. - Ну да наш батюшка не из гневливых, он, верно, и догонять не будет.

- Батюшка? - тихо переспросил старик. - Ох, смотри, не прошибись, сокол!

- Батюшка, - ответил, не сморгнув, Халевин, - а ты что, аль не веришь?

- Нам что, - холодно ответил старик. - Что нам не веровать, мы - люди торговые, мы ваших энтих делов не знаем. Нам что матушка, что батюшка, что горшок, что сковородка - одна честь, была бы голова на плечах да товар в балаганах, за всем остальным мы не гонимся. Это уж вы с батюшкой разрабатывайте, авось вам за это какой орден дадут. - Он широко махнул рукой.

- Так вот вы как? - сказал Халевин задумчиво.

- Да уж так, - дерзко ответил купец, - Ты нас, голубь, в свои дела не мешай. Твой риск, твоя и удача, мы за все не в ответе. Я уж стар, а ты, как я посмотрю, уж больно шустер. Горшку с котлом какое плавание! Мы сторонние, мы не вмешиваемся.

Халевин прошелся по комнате и остановился прямо перед стариком.

- Ан вмешаться придется, - сказал он. - Как батюшка наш въедет в город, так мы вас первых головой выдадим.

Купцы молчали. Халевин кивнул головой на протопопа.

- Мы вот с отцом протопопом насчет встречи с Христовым молебном соображали, - сказал он.

- С молебном? - переспросил старик, косясь на протопопа. - Что же, молебен дело хорошее.

- И от вас бы, - сказал Халевин, глядя на них в упор, - и от вас бы не мешало выделить человека с подводами, дабы они от купечества свое полное повиновение и детскую любовь выказали.

Купцы молчали. Халевин посмотрел на протопопа.

- Упорствуют кумовья-то, - сказал он. - Казну свою боятся потерять. Им казна души дороже. Хотят вот и за матушку и за батюшку стоять одинаково, и туды, и сюды, купецкая-то шкура податлива. Да нет, чаю, этак не выйдет. Объясни им это, отец протопоп.

Протопоп поднял руку.

- Все в руце божьей, - сказал он неуверенно, - и ежели многие великие победы и одоление нашим государем уже одержаны...

- Государем?? - крякнул старик. Протопоп посмотрел на него в смятении.

- ...то сие не токмо одному случаю прописать возможно, но и промыслу всевышнего, ибо славное русское воинство под его крестом одоление одерживает.

- Поэтому ты и молебен служишь, - сказал старик. - Ну, понятно ~ получишь за это камилавку на голову. Архиереем он тебя поставит. Глядишь, ручку целовать попы у тебя будут. Однако нам, как людям торговым, сие в расчет не входит.

- Сегодня один, а завтра другой, - бойко подхватил его спутник. - Этот по головке погладит, а другой придет - шкуру до пят спустит. Вот и разбирайся.

Старик с усмешкой посмотрел на него.

- Придут, товара даром нахватают, своих людей по купецким домам разведут, насрамят, нагадят, около лавок ни пройти ни проехать, а ты на него улыбайся да спину гни. Того-то не прикажете? Этого-с возьмите? А про деньги уж нишкни, и есть - так не заплатят. Да откуда у них, голья, деньги, так, медными пуговицами платят.

- А торговле-то убыток, - улыбнулся младший.

- Нам ни матушка, ни батюшка не дороги, - сказал старик, как будто бы обращаясь только к своему спутнику, - нам дело бы было, а теперь выходит ни туда, ни сюда податься нельзя, везде купцу разор.