Михаил Гоголь - Мертвые души

После “и детства” начато: и пусть читатель выводит

Казалось, ~ внутри человека.

Директором училища, в которое попал он, был человек, [Далее начато: необыкнов<���енный>] несмотря на всякие странности и причуды, далеко не глупой. [Далее начато: а. Сам, что знает; б. Вот в училище] Александр Петрович имел чутье слышать природу человека. Не было шалуна, который, сделавши шалость, не пришел к нему сам и не повинился во всем. Этого мало. Шалун уходил от него не повесивши нос, но подняв его с бодрым желаньем загладить тяжкий свой поступок. В самом упреке Александра Петровича было что<-то> ободряющее; [ободряющее и неволившее честолюбие, которого] честолюбие он называл силою, толкающею вперед способности человека, и потому особенно старался возбудить. О поведении у Александра Петровича не было и речи. Он обыкновенно говорил: я требую ума, а не чего-либо другого. Кто помышляет о том, чтобы быть умным, тому некогда шалить; шалость должна исчезнуть сама собою. Его упрекали в том, что он уже слишком много дал [что он уже дал слишком много] воли умникам, позволяя им насмехаться и даже оскорблять малоспособных. На это он отвечал: что ж делать, я пристрастен к умникам и хочу, чтоб все это видели. [Далее начато: Прежде] Многих резвостей он не удерживал, видя в них начало развития свойств душевных и говоря, что они ему нужны как сыпи врачу затем, чтобы узнать достоверно, что именно заключено внутри человека.

Идол юношей, диво воспитателей, несравненный Александр Петрович одарен был чутьем слышать природу человека.

Вот [чудный наставник] единственный

Как знал он детей!

Как знал он натуру детей

Презренью товарищей подвергался тот, кто не стремился быть <���лучше>.

а. (карандашом) Каким презреньем, какими неистощимыми насмешками товарищей (далее карандашный текст не поддается прочтению);

б. Каким насмешкам, какому презренью

Обиднейшие прозвища должны были переносить взрослые ослы и дураки от самых малолетних и не смели их тронуть пальцем.

Всё, что не старалось быть умным и успевать в ученьи, называлось у него дурачьем и было предметом неистощимых насмешек и оскорблений. Умники не только [не только не] трунили над ослами, но могли даже их бить, и те не смели поднять на них и пальца и должны были терпеть даже и тогда, когда были кругом правы.

Его малейшее ~ образовать из человека твердого мужа, тут было употреблено в действие, и он сам делал с ними беспрерывные пробы.

а. Учителей у него было немного: большую часть наук читал он сам. И надо сказать правду, что без всяких педантских терминов, огромных воззрений и взглядов, которыми любят пощеголять молодые профессора, он умел в немногих словах передать самую душу науки, так что и малолетнему было очевидно, на что именно ему нужна наука. Он утверждал, что всего нужнее человеку наука жизни, что, узнав ее, он узнает тогда сам, [Далее начато: на что именно] чем он должен заняться преимущественнее. [чем он более и преимущественнее и должен заняться]

Эту-то науку жизни сделал он предметом отдельного курса воспитания, в который поступали только одни самые отличные. Малоспособных выпускал он на службу из первого курса, утверждая, что их не нужно много мучить: довольно с них, если приучились быть терпеливыми, работящими исполнителями, не приобретя заносчивости и всяких видов вдаль. “Но с умниками, но с даровитыми мне нужно долго повозиться”, обыкновенно говорил он. И становился в этом курсе совершенно другой Александр Петрович. И с первых же раз возвещал, что доселе он требовал от них простого ума, теперь потребует ума высшего, не того ума, который умеет подтрунить над дураком и посмеяться, но умеющего вынесть всякое оскорбление, [Вместо “Но с умниками ~ оскорбление”: Но с умниками, но с одаренными талантами считал он необходимым заняться несравненно больше того, как занимаются в других заведениях. Он проходил двойной курс противу того, как бывает в других заведеньях. И в этом последнем курсе он уже являлся совершенно другим человеком. Он требовал тоже ума от своих воспитанников, но ума [уже] того высшего ума [которого неблагоразумно иногда требуют иные наставники от детей. Как умеет вынести обиду], с которым побеждает человек свои страсти После “оскорбление” начато: Здесь-то стал он требовать того, что другие требуют] спустить дураку, не раздражиться. Здесь-то стал он требовать того, что другие требуют от детей. Это-то называл он высшей степенью ума. Сохранить посреди каких бы то ни было огорчений [огорчений и беспокойств] высокой покой, в котором вечно должен пребывать человек, вот что называл он умом. В этом-то курсе Александр Петрович показал, что знает точно науку жизни. Из наук были избраны те, которые способны образовать из человека;

б. Его малейшее ободренье уже бросало его в радостный трепет и толкало честолюбивое желание всех превзойти. Как завидовал он всем тем, которые находились в высшем и пользовались возможностью быть с ним неразлуч<���но>. Этот высший курс завел Александр Петрович только для самых способностей превысших. Он находил, что малоспособных, так же как и детей, не следует томить долгим сиден<���ием>. Он умел в немногих словах передать самую душу науки, так что и малолетнему было очевидно, на что именно она ему нужна. Множество всяких сведений и предметов он считал даже излишним и мешающим самобытному [мешающим свободно<���му>] развитию ума. У него больше было отдано для занятья в саду [для] ручных ремесл, укрепляющих тело. [Далее начато: Глуп<���ых?>] [Бессмысленных глупейших гимнастических каверз , которые завели французы, у него не было]. Он утверждал, что всего нужнее человеку наука жизни, и эту-то науку умел он сделать главным предметом ученья и, кажется, как бы он и не глядел, но как сокрытый маг из недоступной сокров<���енной> сени он следил все шаги и способности их и [Далее начато: потому только] многие резвости не удерживал вовсе, [Далее начато: Затем, чтобы видеть] признавая в них развиваю<���щиеся> способности и силы и говоря, что они ему нужны и т. д. [“и т. д.” означает, что продолжением этого исправленного текста является дальнейший текст первоначальной редакции (см. выше). ] Отличнейших он не выпускал из своей школы вместе с другими, но оставлял их на другой курс и выдерживал с ними двойное учение. Тут-то уже он требовал от них всего того, что иногда неблагоразумно требуют иные воспитатели от детей. Малоспособных он не держал и т. д.

Но способные должны были у него выдерживать двойное ученье.

Но все способные

Тут только он требовал от воспитанника всего того, что иные неблагоразумно <���требуют> от детей, того высшего ума, который умеет…