Михаил Гоголь - Мертвые души

Но не мешает уведомить читателя, [Но не мешает здесь дать знать читателю] что это размечтался не Чичиков. Сюда несколько впутался сам <���автор?> и, как весьма часто случается, вовсе некстати. Чичиков, напротив, думал вот что. Ну что, если бы эти мужики были, точно, живы. Безделица. Тогда можно навсегда остаться в деревне. При тысяче душ можно получить тысяч двадцать доходу, впрочем, какова губерния иногда. Можно усовершенствовать, завести мануфактурность. Можно получать и до пятидесяти, [Можно продать за миллион] быть в почтеньи у всего дворянства. [в почтеньи у всей губернии. ] Пустить его в потомственное владение, в майорат, назвать его Павлушкино, Чичиково тож. Или же можно даже и так поступить: землю повыпродать, душ всех заложить в ломбард, а потом всё именье пожертвовать на заведенье кадетского корпуса и за великодушный поступок получить генеральский чин! От честолюбивых покушений он, впрочем, тут же отказался, спохватясь, что души[Вместо “От честолюбивых ~ души”: О честолюбие! что ж делать, мы все честолюбивы, почему ж и Чичикову не быть честолюбивым. Однако ж [он почувствовал] он сей же час опомнился, тем более, что души] были мертвые и что пора было отправляться[пора бы идти] в суд. Иначе дело могло бы и не кончиться в тот же день, ибо власти губерн<���ского> города NN соразмеряли[Вместо “ибо ~ соразмеряли”: Губернские власти иногда соразмеряли] время сидения [больше] с требованьями желудка, который варил у всех скоро[варил у всех довольно] хорошо. Бумаги были собраны, и туда же, в карман, был засунут бумажник. [Вместо “Бумаги ~ бумажник”: Чичиков тотчас же бумаги, бумажник в карман] Набросил шинель на медведях, не затем, чтобы на дворе было холодно, но чтобы внушить должный страх канцелярской мелюзге. Едва только вышел он на улицу, как вдруг навстречу человек, тоже в медведях, картуз с ушами и назад откинут затыльник, как у женщин, деликатные перчатки на руках и улыбка на устах. [Далее начато: По мере приближения к Чичикову] Улыбка раздвигалась более, лицо засветилось, глаза [почти] исчезнули вовсе; раздалось восклицанье: “Павел Иванович!” Это был Манилов. Оба приятеля так крепко поцеловались, что у обоих болели весь <���день> передние зубы. [На этом текст обрывается. ]

В это время, когда происходила наша история, лакирова<���нных> столов и паркетов еще не было в присутствиях: Фемида принимала гостей запросто, на распашку, чуть не в халате. В коридорах воняло сторожами, у которых рубахи мылись три раза в год. [мылись в три недели раз] Во внутренних чертогах было мало чем лучше. [а. было почти тоже; б. Начато: было очень] Стены приняли темноватый цвет снизу от спин канцелярских чиновников, сверху от [пауков] паутины, от пыли. Бумаги без коробок в связках одна на другой, как [старые] дрова <1 нрзб.>,[Далее начато: возвышалась стеной] служила только ширмой, куда заглядывал [чиновник за тем] чтобы на себе что-нибудь поправить, если развязалось; вместо чернильниц иногда торчало дно разбитой бутылки. У иных чиновников даже и табакерок не было [вместо ее] табак держался просто в бумажке и засовывался куда-то под мышку. Взгляды у всех были какие-то косые. [Далее начато: Худощавых] Поджарых было немного. Все были <���большею?> частью из семинарии, народ дюжий, точно[Всё больше был народ дюжий из семинарии, иные точно] Бруты римских времен. И у иного была такая губа, что можно из нее выкроить шесть нынешних губ. Обхождение было простое, прежних времен; слово: “изволили” не употреблялось, [Далее начато: Манилов услышал, как] сотоварищ сотоварищу говорил: “куда ты <1 нрзб.>, “а чорт ее <���знает?>” отвечал товарищ. Голос начальника тоже раздавался сурово: “Вот я прикажу с тебя сапоги снять”. Чичиков и Манилов прошли мимо в залу присутствия, [Над строкой надписано: Манилов как человек деликатный и военный <1 нрзб.>. Чичиков как человек штатский не думал что <2 нрзб.> достигнули] где было, по крайней мере, просторнее; стол, [Далее начато: перед ним четыре с<���тула?>] на нем зерцало. В креслах председатель с доброй и простой наружностью и возле него плут Собакевич, совершенно закрывшийся зерцалом. [Собакевич, который сидел совершенно спрятавшись. Здесь текст обрывается. ]

Потом засели в вист. Играли, играли. Потом принялись за пунш, потом опять за вист. Потом вновь пили, потом вновь играли. Пили, пили, пили, играли, играли, играли [и в семь часов утра только кончили дело]. Давно и петухи прокри<���чали> и рынок отошел, нищие и салопницы возвращались от ранней обедни, народ успел вновь опохмелиться в кабаках. Низшие чины <1 нрзб.> по месту кругом и награждали носы паями березинского табака, [награждали носы табаком] а они всё играли. [а высшие всё еще подвизались] Еле-еле [около] осьми часов кончилось дело, и кучера развезли их по домам…

Вообще все чиновники были очень добры: и почтмейстер, и прокурор, и судья, и вице-губернатор и такие, как говорят, приятные люди и между собой в дружеских отношениях. “Любезный друг Фома Фомич. Послушай брат Илья Ильич, ты добрый человек. Ну, уж ты заврался, Иван Андреевич”. Словом, довольно фамилиарно и просто. Там люди даже были образованные: судья[Вместо “судья”: вице-губернатор] читал “Людмилу” и даже очень искусно произносил мастерски, как большой одну строфу[и даже очень хорошо представлял и удивительно произносил] “Чу! бор заснул, долина спит”, так что в самом деле как будто бы долина спит; для большего сходства даже он в это время зажмуривал глаза. Почтмейстер более напирал на философию и на Юнговы ночи, но был остряк, [Далее начато: а. и вместе с; б. и любил, как сам выражался. ] речист[Далее начато: а. и овладе<���вал>; б. и брал к себе] и любил привлекать всеобщее внимание красивым рассказом, только подправлял свою речь таким ужасным количеством разных вставочных: “понимаете, знаете, судырь мой, растаканье , чорт и других: кажись на что хуже”, но он, мигнувши при этом бровью или прищуривши глаз, давал им значение. Прочие тоже были люди более или менее просвещенные: кто читал Карамзина, Московские ведомости, кто даже и совсем ничего не читал. Что касается до благовидности, то и в этом нельзя было найти в них ничего, что бы было неприлично. [В подлиннике вероятно ошибочно: что бы не было неприлично. Над строкой написано: очень дурно] Известное дело, что очень дурно быть [невзрачну собою] худенькому или низенькому: никогда почти не получить важного места, а толщина тоже, что чин. [а толщина у нас иногда занимает чин. ] Толстому сейчас дадут место: надежный человек. [Далее начато: Влияние нашего героя]

Если герой наш произвел впечатление[произвел влияние] выгодное на них, то на почтенных и достойных супруг их и вообще на дам всего города едва ли еще не выгоднее. — Следовало бы, конечно, теперь сказать[Далее начато: о том] кое-что об обществе дам и описать, как говорится, живыми красками[как говорится, хорошими, отвечающими красками] их дам подушевнее; — но автор признается, что находится в величайшем затруднении: с одной стороны, останавливает неограниченное почтение, которое всегда чувствовал к супругам [городских] сановников всех решительно городов — и губернских и уездных.