Иван Шмелев - Пути небесные (часть 2)

Заказанное место было завидное: в огромное окно веяло с балкона холодочком,- там, в серебрёных ведрах, морозились шампанское и рейнвейн, темнели лавры, пестрели цветы с балясин. Служили обедом тонким: бульоном, лососькой, спаржей, «скобелевскими» отбивными, персиками в мадере, пломбиром, ташкентской дыней. Метрдотель, в министерских баках, разливал вино. Кружило блеском эполет, аксельбантов, мундиров, звоном шпорок и ложечек, игрой бокалов. Шампанское, в иголках, освежало.

- Милочка, до дна, день исторический!

- Я плакать буду с шампанского… ты уже опьянел, глаза какие…

- От тебя, царевна, ото всего! Ска-зочная ты…

- У меня кружится.

- Закружись, будет еще чудесней!.. Крещение принимаю нынче… от тебя, через тебя…

- Ви-ктор!..- вырвалось у ней, в страхе.- Мне страшно… странно как улыбаешься… Уйдем, прошу тебя… у меня голова кружится…

- У меня с утра кружится, царевна!..- И он протянул к ней бокал.

- Что ты со мной, безумец, де…аешь!..

- Чудесно грассируешь… «де-аешь»!.. впервые слышу твой забытый голос!..

- Про-шу… у меня кружится!..

- Ну, последний… за новый путь наш! хотел бы повидать твою… А-ги-ду…

- А… ги-ду?.. я не понимаю… ты пьяный!!!

- Ту, матушку… дала цветочки…

- Ах, матушка Аглаида!..-сказала она, светясь, и подняла бокальчик.- Ну, чок!..- сказала она бойко и осияла взглядом,- За нее… за новый путь наш!..

Это был новый «взрыв», вершина проявленья земного в ней.

Виктор Алексеевич был слегка весел, Даринька сияла бледностью. Когда шли залой - не кружились ни лица, ни колонны. Шампанское было бессильно перед чем-то, что ждало в ней: «Вот, сейчас». Она отметила в «записке»; «Было чувство, что сейчас случится что-то… радость?..»

Она сбежала по тонкой лестнице, спешила навстречу радости. У подъезда стояла монашка с книжкой. Место здесь было бойкое, выдалось монашке счастье: не гнали от подъезда, квартальные закусывали в официантской. Сборщица причитала: «Обители Покрова…» Сумочка осталась дома, Даринька сказала: «Дай ей рублик, сколько ты выбросил…» Ее поразило - «обители Покрова,..» - ее отныне церкви! Он дал что под руку попало, много. Монашка поклонилась им до земли. Эта встреча напомнила Дариньке купить гостинцев и послать матушке Аглаиде, она хотела сейчас же на Тверскую к Андрееву, но Виктор Алексеевич сказал: «Отложи до завтра, а сейчас…»

- К Красным воротам! - велел он кучеру.- Зачем?.. а вот узнаешь.

- Опять сюрприз?..

- Ты сюрприз… бесценный!.. И всё - сюрприз!!..

Москва кружила. Вызванное встречей у «Эрмитажа», Дариньке вспомнилось Уютово, покой и тишина.

- Завтра все закупим, и скорей, с вечерним! - сказала она твердо, - мне дышать здесь нечем, пойми же!..

- Да, сегодня очень душно…- рассеянно сказал Виктор Алексеевич.- С вечерним?.. Сейчас самое важное…

Она взглянула на него с тревогой. У Красных ворот оп велел кучеру остановиться.

- Пройдемся…- сказал он Дариньке.

- Торопиться надо, а ты… куда мы пойдем, что с тобой?..

- Мы пойдем… домой.

- Ви-ктор!..- воскликнула она, но он молчал.

Новая Басманная в тот час была пуста. Особняки, с садами, с цветниками. На каменных воротах лежали львы. Виктор Алексеевич напевал: «Балконы, львы на воротах…» Они остановились перед сквозной решеткой, чугунной, из винограда, груш и яблок…

- Литое чудо! В морозы все это побелеет, в инее… станет совсем живое. Помню, в Замоскворечье, дом графа Сологуба… Перейдем, оттуда лучше.

Они перешли на другую сторону.

- Нравится, царевна?..- показал он на белый дом-дворец, в колоннах, за большой с елями лужайкой.

- Старинный… такие я видала…- сказала Даринька,- водила тетя, говорила - «графский». Хочешь купить?.. у нас же есть, Уютово…

- Не продадут. Дом этот заповедный, крепкий… по Высочайшему указу. Купцы миллион бы дали. Нравится тебе?.. Это - колыбель твоя, ты родилась здесь.

- Здесь?!..-произнесла она недоуменно.

- Под этими елями играла… Видишь, в глубине, такая же решетка… там большой пруд и

парк… купальни были… там тебя купали!.. плавали лебеди…

- Лебеди?..- повторила она, во сне.

- Жаль, закрыто. Старый дворник ушел на богомолье, ключи у соседского, но он не смеет никого пускать. Ну, в другой раз увидишь.

Дарннька смотрела на темные в колоннах окна. Родилась здесь?.. Этого она не понимала.

- Ты спокойна, это хорошо.

- Но я не понимаю… ничего не помню…- шептала «на растерянно.

- Как ты можешь помнить, отсюда унесли тебя малюткой… два года тебе было.

- Чей же это дом?..

- Твоего отца. Был. Узнаешь все. Теперь, недалеко отсюда, в богадельню…

- В богадельню… зачем?..

- Нет, в богадельню после, а сейчас… Ну вот, плачешь… Все так чудесно!..

Она смотрела за решетку и плакала.

- Я тебе все сказала… ничего не утаила, что… незаконная… всегда за него молюсь…- шептала она, глотая слезы,- если бы он был… хороший!

- Он был хороший, знаю точно. Благородный, добрый…

- Да?!.. хороший?!..

- Твой отец был чистый, и это тебе скажут, кто его знал.

- Чи-стый?!..- воскликнула она, сложила перед собой руки и поглядела в небо.

- Если бы не злой случай, твоя мать была бы его женой и ты была бы тогда законная. Это точно. Пойдем…

Она стояла, глядела за решетку. Он повторил: «Пойдем». Вернулись к оставленной коляске. Виктор Алексеевич велел: «В Елохово!» Коляска покатила той же улицей. Сошли у церкви.

- Это Богоявления в Елохове. Здесь тебя крестили.

Вечерняя отходила. Храм был обширный - богатый, аристократический приход. Иконы в самоцветах, в винограде золоченом иконостас, тяжелые паникадила…

Даринька взяла свечки, пошла ко храмовому образу, под сенью, стала на колени. Предтеча, в коже, воздевал руки над Христом во Иордане.

В «записке к ближним» Дарья Ивановна писала:

«…Были в храме Богоявления в Елохове, где меня крестили. Не знаменательно ли: моя церковь - Богоявления Господня?!.. В канун Богоявления Господня послано мне было вразумление, когда я, грешная вся, в наваждении соблазна, пролила крещенскую воду. В ночи на Богоявление даровано мне было знамение сна крестного. В утро праздника воспела я в светлом сердце песнь дня того: «Море виде и побеже, Иордан возвратися вспять». Вспомнила тогда все в родимом храме, и свет, и трепет. И воспарил дух мой».

На выходе Даринька оглянула притвор и увидала в заломчике чего искала: крестильную купель, накрытую ветхой пеленкой. Просила позвать трапезника или просвирню. Стояла в умиленном ожидании. Пришла старушка, открыла помятую оловянную купель и сказала, что купель старинная, до француза была, батюшка по рухлядным книгам знает. Спросила Дариньку:

- Вас, барышня, тут крестили, у нашего Богоявления? Ну, в самой этой, другой и нет. В самую эту и кунали. А теперь вон красавицы какие! Проживаете уже не здесь теперь?