Иван Шмелев - Пути небесные (часть 2)

Коляска прокатилась мостом, на широкой здесь Зуше, и стала шажком подниматься к городку. Дариньке понравился мост на смоленых дощаниках; пахло смолой, парившей к вечеру рекой, медом начавшегося покоса. Она была захвачена этой встречей, показавшейся знаменательной, и расспрашивала ямщика, почему эта девушка стала юродивой. Ямщик говорил охотно и рассудительно:

- У нас над ней не смеются, как в прочих местах, жалеем ее. Есть такие в окружности, в Оптину их возят, к старцам, отчитывать, молятся за таких. Бывает - и снимают порчу. А Настенька тихая, болезная, а кто говорит - будто и во-святая. Года три с ней такое, недоумение-то. Да вы все про нее дознаете, ее Аграфена Матвеевна очень хорошо знает, про ее. А это в именье, ютовских ребят выходила, мудрая, богомольная… очень правильная. Господ Тургеневых дворовая была, в Спасском, а после к Ютовой барыне прижилась. Горюет, поди, барчуки свое гнездо на свободный воздух променяли. Как уж она теперь с ним расстанется?.. Настенька все к ней хаживала.

Ямщика охотно слушал и Виктор Алексеевич: тургеневское Спасское- в семи верстах! Соседи, может быть, и знаменитого писателя увидят, познакомятся.

- Правда, хорошо, что Уютово купили? - спросил он Дариньку. Она сжала его руку без слов.

- Она была счастлива,- вспоминал Виктор Алексеевич первый их мценский вечер.- Тихий городок, приволье, луга, рощи, темная полоса боров по горизонту - было близко ее душе. Случай с юродивой вызвал во мне мысли порядка бытового, как картинка захолустной жизни, а Даринька приняла это трепетно-чутко и была права: последствия этой встречи оказались немаловажными в нашей жизни. Случай с цветами разгласился и произвел некое сотрясение в умах, дал толчок чувствам, для меня неожиданным. И бессвязный выкрик «учись, учись!..» - оказался полным значения. Больная, конечно, не сознавала, почему она выкрикнула, а народ-то «амманский» по-своему воспринял это ее «учись», наполнил своим смыслом.

От городка лился дремотный перезвон.

- К Великому Славословию,- сказала Даринька. Она крестилась на блиставшие за домами кресты церквей, позлащенные вечерним солнцем.-До чего же хорошо, Господи…- сказала она,- тишина… так я ждала ее.

- У нас хорошо, барыня, тихо…- сказал ямщик, обернувшись к ним и улыбаясь, и Дариньке понравилось его круглое лицо в русой бородке н светлые, мягкие глаза.- Понятно,скушно зимой,снега глубокие, лесная сторона близко, калужская, с нее и метет на нас. А летнюю пору самая дача для господ, и из Орла даже приезжают, в имения. А уж Ютово - чистый рай. Цветы всякие, оранжиреи, фрукты-ягоды… чего только душа желает. Покойная барыня до страсти цветы любила, а хозяйством не интересовалась. И барчуки в нее, не любят хозяйствовать. Аграфена Матвеевна скажет ей: гречки бы посеять, а то все в городе берем, смеются,- от своей земли да за крупой в лавочку! Барыня еще до птицы была охоча, какая даже без пользы, а пропитания требует деликатного… у них и по сию пиру кормушки в парках, для вольной птицы… на зиму даже, снегирям, синичкам…

- Да?!..-обрадовалась Даринька.

- Всем полное удовольствие: конопляно семя, яички мурашкины, всего. А какие не наши - рису закупали. Три павлины было, им изюм брали, с чем чай-то в пост пьют… а изюм-то кусается, а она ящиками забирала. Серчает, бывало, Аграфена-то Матвеевна,- чего с вашей павлины, крик один. Ну, мы перышки на шляпы себе набираем.

Было приятно слушать неторопливую, покоящую беседу ямщика. Коляска ползла-укачивал а на ухабистой мостовой подъема. Домики пошли нарядней, с разными наличниками, с рисунчатыми занавесками, хитрого здешнего вязанья на коклюшках. Сады за гвоздяными заборами просторней, палисадники с подсолнухами, с жасмином; медные дощечки на парадных, староверческие кресты над входом. Ото всего веяло уютом, неторопливостью, крепким, покоящим укладом. В раскрытые окошечки трактиров было видно, как истово, в раздумье, потягивают с блюдечек кипяток распотевшие мужики в рубахах, подперев блюдечко тройчаткой, розаны на пузатых чайниках.

- Сколько мечтала так вот пожить, в тишине, уютно…- сказала Даринька, - как вот молятся в церкви…- «благоденственное и мирное житие…». Ходили с тетей на богомолье, всегда мечталось - в таком бы вот городке остаться, жить тихо-мирно, хоть в бедности, приданое бы вышивала на богатых, на двадцать копеек в день прожила бы, в церковь ходила бы… А в Москве суета, не жизнь. Ведь жизнь… это когда душа покойна, в Господе. Христос всегда говорил - «мир вам…», и в церкви о мире молятся…- «мира мирови Твоему даруй…».

- Верно,барыня… слушать приятно правильные слова, от божественного…- обернулся ямщик и ласково оглянул их.

Виктор Алексеевич дивился, как Даринька разговорилась. Такого еще не было с ней за эти два года жизни: таила в себе, стыдилась неграмотной простоты своей.

- Правда, - согласился он, - ты знаешь это сердцем. Знаменитый мудрец Лев Толстой сказал, в сущности, то же, только пришел к этому после долгих размышлений. Так и высказывайся, это и мне полезно.

Он говорил от души: давно не испытывал такой умиротворенности и легкости. Здесь можно работать, думать. Вздор, будто провинциальная глушь засасывает. Вся Россия живет в глуши итворит. Только тут и можно уйти в себя, понять жизнь. Жить от земли, с народом, его правдой… да, Толстой прав.

Перед выездом на базарную площадь они увидели слева приземистую церковь с круглой колокольней; приятна была белая колоколенка в березах.

- Одну минутку…- попросила Даринька остановиться,- свечку поставлю и приложусь.

Она вбежала на проросшую травкой папертку. Виктор Алексеевич закурил. Не хотел вылезать, не хотелось и смущать молитвенный порыв Дариньки, да она и не позвала. Покуривал и раздумывал. Много нового откроется для нее в усадьбе. Теперь жизнь потечет без взрывов, без потрясений, как где-то сказано - «жизнь жительствует». Много надо прочесть, вырешить главное. В Ясной Поляне побывать. «Самого важного и не разрешил,- подумал он о жизни и, вскользь, о Боге,- заняться Даринькой… что я ей дал?.. брал только чувственно, и она стала меня чуждаться, в нем хотела найти, чего ей не дал я…» - подумал он о Вагаеве.

- Видать, богомольная у вас супруга,- сказал ямщик,- всегда с молитвы на новом месте надо. Дядя мой в Оптину в монахи ушел…

Виктор Алексеевич спросил, как его звать и где стоит: нравился ему ямщик степенной речью и повадкой.

- Донцовы мы, нас все знают. А я, стало-ть, Арефа Костинкиныч Донцов. А жительствуем мы на Московской, сразу наш дом увидите, в два яруса, голубой, лошадка железная на крыше… Гляди ты, Настенька барыни цветочки в церковь понесла! правильно сказала давеча: «Богородице снесу!» С цветочков и недоумение в ней пошло, стала из чайника на себя поливать. Значит, платьице на ней было в цветочках, ситчик цветной… это как жених смотреть ее приезжал, фабриканта сын, Иван Петрович Клушкин. А ей не желалось за него…