Юрий Дружников - Деньги круглые

- Хороший дядя...

- Все хорошие, пока...

- Пока что?

- Да так... Поехали на стоянку, пока нас тут не прижучили.

На стоянке - толкотня, чемоданы, детский плач, мешки, лица всех наций, дым, ящики, базар, ругань. Наверное, только что пришел поезд. Отец хлопнул дверцей, обошел машину.

- Чья очередь?

Машин нос расплющился о стекло. Она изо всех сил колотила в окно.

- Чего тебе?

- Пап-пап! Посади вон того Гитлера с птичкой.

Отец подмигнул и, пока трое с большими чемоданами ссорились, кому садиться первому, привел за рукав и посадил худого старика в синем выцветшем костюме. У него были смешные квадратные усики, и этим он напоминал Гитлера. Гитлер держал в руке клетку. В клетке сидела на жердочке голубая птица.

- Так я, собственно говоря, молодой человек, вне, так сказать, очереди.

- Знаю! Дочке ты понравился... Куда?

- Собственно говоря, на Птичий рынок.

- На Птичий, так на Птичий...

- Поставьте клетку сюда, - Маше захотелось поиграть с птичкой. Пожалста! Я ее крепко буду держать.

Она обняла клетку и просунула внутрь палец. Палец был тоненький, и голубая птица клюнула его, приняв, видно, за червяка. Но не больно.

- Это какая птица?

- Попугайчик, милок, волнистый.

- Он поет?

- Разговаривает, если не волнуется. Только о чем, неведомо...

Ехали долго, у светофоров были пробки, а где светофоров не было, пробки были еще длиннее. Никто не хотел пропускать других, и движение совсем стопорилось. Отец вывернул влево, обошел несколько машин и тут же услыхал посвист гаишника. Тот не обращал внимания на пробку, но выискивал, кого бы остановить.

- Нарушаем? Попрошу документики.

Гаишнику, Маша знала, всегда оставляют, если ни за что, то десятку. Но не просто дают, а так, чтобы он не обиделся. Иначе придется ждать, пока он сочинит бумагу в парк, а за ее ликвидацию надо будет давать уже не десять, а двадцать пять. Папа умеет с ними разговаривать: всегда хватает десятки. Но тут разговор пошел долгий. Из-за того, что такси остановлено посреди дороги, машин скопилось еще больше.

Старик все время бормотал что-то, кивал и гладил рукой щеточку усов. Девочка пыталась поговорить с попугайчиком. Тот поворачивал набок голову, прислушивался. А то начинал метаться, испугавшись визга тормозов. Иногда Маша оборачивалась, и тогда старик подмигивал ей или тихонько свистел:

- Чифырть-чифырть-чику! Чику-чифырть!..

Наконец все уладилось.

- Десять? - спросила Маша со знанием дела.

- А как же! - отозвался отец. - Чтоб он ими подавился!

- Извини, сынок, - проговорил старик. - Это я такой невезучий. При мне всегда что-нибудь да не так.

- Ладно уж, сочтемся...

Когда подъехали к Птичьему рынку, Маша погладила клетку и попыталась посвистеть, как старик. Но не получилось. Она обняла отца за шею и зашептала ему в ухо.

- Ты что - дурочка? Мать же нас убьет...

Но тут же, отстранив дочку, спросил старика:

- Продавать, что ли?

- Собственно говоря, однако, да.

- Почем?

- Тут главное, - старик засмущался, - в какие руки, так сказать, отдавать. Если в чистые, тогда совсем задешево и с клеткой. У старухи астма, птицу в дому держать нельзя.

- Тоже правильно! Пятерки хватит?

- Хватит, конечно, хватит! - растерялся старик, вертя в руках деньги. - Только... Вот ведь какая мелодия: мне теперь рынок-то ни к чему. Меня старуха дома ожидает.

- Зачем дело стало? Обратно на вокзал свезем, Маш?

Она кивнула.

- Накладно мне выйдет.

- Да так отвезу! Я уже эту сумму из попугая вычел.

- Счастливый ты человек, - сказал старик. - Знаешь практику жизни.

- Уж счастливый, дальше некуда!

- Сам-то из каких?

- Я-то? Гегемошка, кто ж еще?

- Как-как?

- Ну гегемон. Пролетарий то есть.

- Рабочий класс? Это хорошо. А я вот из кулаков. Так сказать, классовый враг. За это просидел молодость, пришлось...

- Не повезло!

До самого вокзала старик держал пятерку в руках. А как приехали заморгал, засуетился, вытащил кошелек, спрятал туда деньги и все что-то причитал. Потом полез в карман и вытащил пакетик проса.

- Вот, милок! Чуть корм отдать не позабыл...

- А попугай теперь насовсем мой? - спросила Маша.

- Твой, твой! - успокоил ее отец. - И Санькин, конечно, тоже...

- Замечательный Гитлер, добрый.

- Откуда ты Гитлера взяла?

- Из телевизора. Только этот лучше. У него, наверно, денег мало...

Отец ее недослушал, вылез таскать мешки. В такси расселся восточный человек в кепке с огромным козырьком, загорелый и в себе уверенный. Багажник и заднее сиденье они с отцом набили мешками грецких орехов и теперь ехали на Черемушкинский рынок.

- Между прочим, как у вас тут теперь с культурным обслуживанием? первым делом осведомился пассажир.

- В каком смысле? - оценивающе посмотрел на него отец.

- Блондинки, между прочим, на вечер в наличии не имеется?

- Блондинки по червончику штука, - не отрываясь от дороги, сразу сказал отец.

- А брюнетки? - встряла Маша.

- Брюнетки не надо, - отрезал пассажир. - Мы сами брюнеты.

Когда выгрузились на рынке, он напомнил:

- Давай блондинку, только без обмана.

- Вот, - отец достал записную книжку, дал ему карандаш и продиктовал номер. - Скажешь, от Семен Семеныча. По телефону лишнего не болтай, ясно? С ней отдельно рассчитаешься.

- Она Азербайджан уважает?

- Она всех уважает, кто платит.

Восточный человек расплатился за такси и за номер блондинки. Отец с Машей уехали.

- Зачем ему блондинка, пап?

- В кино сходить.

- А аборт?

- Что - аборт?

- Аборт она будет делать?

Девочка сидела в обнимку с клеткой. Попугай забился в угол, дремал. Они все ездили и ездили. Везли туристов с рюкзаками, инвалида на костылях, за ним семью: мать, отца и двух близнецов. Оба близнеца одинаковыми голосами выли на всю улицу. Высадив их, отец закурил, проехал немного и остановился возле винного магазина. У входа стояла толпа, ожидая конца обеденного перерыва. Такси зарулило во двор.

- Ты к Клавке?

- С чего ты взяла?

- Дядя Тихон сказал.

- Чем болтать, погуляй-ка вокруг машины, погляди, чтоб во двор никого не занесло. Я быстро. Отец исчез в двери, загроможденной по бокам пустыми коробками. Потом показался снова.

- Никто здесь не шастал?

- Никто!

Он вытащил из-за двери и, прижимая к животу, принес коробку. На ней было написано: "Брутто. Нетто".

- Брутто и Нетто - братья, пап?

- Да помолчи ты!

Он поставил коробку возле багажника и ударом кулака открыл замок.

- Ой, сколько огнетушителей! - воскликнула Маша. - Пять штук!

- Держи-ка! - он дал ей в руки один и стал отвинчивать другой.

Сняв крышку, он опустил внутрь бутылку водки и снова завинтил.

- Секрет, - он первый раз за весь день рассмеялся.

- Какой же секрет? - рассудительно сказала Маша. - Пять банок дядя Тихон ночью реализует. Только зачем ему деньги? Ведь у него жены нет, ты сам говорил.