Юрий Дружников - Досье беглеца

В комментариях к этому черновому отрывку обычно говорится, что здесь описан обвал, который преградил Пушкину дорогу во время его путешествия в Арзрум. Нам же пушкинские строки видятся объяснением того, что с ним произошло. Теперь ясно, что легче и проще всего бежать за границу ему было из Кишинева, труднее из Одессы, еще сложнее из Михайловского, а побег через Кавказ на деле оказался сопряженным со смертельным риском. Поэт опять оказался у разбитого корыта, в том подвешенном состоянии, которое он однажды описал в письме к брату: "...кажется и хорошо - да новая печаль мне сжала грудь - мне стало жаль моих покинутых цепей".

Оставалось соблюсти хорошую мину и возвращаться назад. Он спустился с гор, отдохнул, полечился минеральными водами и двинулся на север. "Граф (Паскевич.- Ю.Д.) предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий. Но я спешил в Россию",- сочинял Пушкин позже. Бенкендорфу же он объяснял все еще нелепее: "Я понимаю теперь, насколько мое положение было фальшиво, а поведение легкомысленно; но, по крайней мере, тут было только одно легкомыслие. Мысль, что это можно приписать другой причине, была бы для меня невыносимой. Я скорее хотел бы подвергнуться самой строгой немилости, чем прослыть неблагодарным в глазах Того, кому я всем обязан, кому готов пожертвовать жизнью - и это не фраза". Это была, конечно же, только пустая фраза и хитрость, чтобы перекрыть "другую причину", то есть попытку бегства за границу.

Хотя Пушкин и делал записи по дороге, отчет о поездке появился лишь спустя почти шесть лет. Во многих исследованиях "Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года" оценивается как выдающееся литературное произведение. "Путешествие в Арзрум",- приводим для примера цитату,- в истории русской путевой прозы занимает совершенно особое место. Пушкин взорвал изнутри традиционный жанр, расшатал его, казалось бы, незыблемые каноны и создал тот "вечный образец", который не был в достойной мере оценен современниками". Или оценка другого исследователя: "Путешествие в Арзрум" это пиршество идей, здесь пафосом является поэзия мысли". Подобные оценки звучат пародийно. Достаточно взять хотя б "Письма русского путешественника" Карамзина, чтобы увидеть всю поспешность и небрежность Пушкина. Между тем лишь иногда авторы осмеливаются отметить мелкие описки по части дат, событий и географии, вроде той, что гору Арагай Пушкин спутал с Араратом. Лишь единожды мы встретили замечание, что "Путешествие" фрагментарно, что впечатления поэта от похода были ему не важны, etc.

Над названием Пушкин, видимо, недолго думал, поставил первое пришедшее на ум. Тогда в газетах и журналах часто печатались то "Путешествие в Малороссию", то "Путешествие в Кронштадт". У самого Пушкина имеется четыре работы под названием "Путешествия". Кстати, традиционно говорится, что Пушкин ездил на Кавказ, а произведение называется не "Путешествие на Кавказ", и даже не "Путешествие в Закавказье", но - "Путешествие в Арзрум", то есть в Турцию, ведь Арзрум был турецким, когда он туда собирался. А по существу, это произведение точнее было бы назвать "Неудачное путешествие в Турцию".

Осмелимся вразрез с традицией сказать, что "Путешествие в Арзрум" одно из самых слабых произведений Пушкина. Обычно такой недосягаемо искренний, автор здесь то и дело фальшивит. Напечатал Пушкин это эссе (если не считать публикации маленького отрывка) в первой книжке собственного "Современника". То и дело Пушкин стремится подчеркнуть свою лояльность, патриотизм, даже национализм. Оккупация у него - "приобретение важного края Черного моря", хотя он отмечает и некоторые негативные стороны колонизации Закавказья. Пушкинские эвфемизмы для оккупации: "Грузия прибегла под покровительство России" и "Грузия перешла под скипетр императора". Пушкин находит два гуманных средства "принуждения к сближению" и "укрощения сих диких людей": самовар и - "более нравственное" - "Евангелие".

Тынянов видел в двух пушкинских стихотворениях, написанных во время путешествия, некую оппозицию и призывы к миру. Имеются в виду "Из Гафиза" и "Делибаш". Делибаш - еще одно турецкое слово, которое узнал Пушкин, означает - отчаянная голова.

Мчатся, сшиблись в общем крике...

Посмотрите! Каковы?

Делибаш уже на пике,

А казак без головы.

Никакого пацифизма в этих кровавых шутках нам не видится, и вряд ли можно отнести эти стихотворения к заслуживающим серьезного внимания. Кстати, они были без возражений цензуры опубликованы.

Оставим в стороне географическую информацию, почерпнутую Пушкиным из прочитанных книг. Пушкин использовал, например, книгу Н.Н. "Записки во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию в 1827 году", изданную в Москве в 1829. Автор, которого поэт знал, путешествовал вместе с Всеволожскими; собирался поехать с ними и Пушкин. У Пушкина было два экземпляра этой книги, из которых он много, как было доказано до нас, заимствовал. Отметим, что в работе Пушкина немало и собственных интересных наблюдений о нравах, о происходящем. Но по сути все-таки "Путешествие в Арзрум", нам кажется, опубликовано, так сказать, ради сокрытия истины о целях путешествия автора. Для понимания этой работы Пушкина-журналиста приходится опираться на весь существующий материал и лишь в последнюю очередь на текст и сохранившиеся черновики.

Кажется, автору скучно было описывать свое "Путешествие", а читателю скучно читать. Русские и кавказские пейзажи поэт сравнивает с картинами западных художников. Язык не богатый, с бесконечным "яканьем": "Я ехал", "Я думал", "Я сказал" на каждой странице, без всяких попыток сделать текст стилистически богаче. Переделанное для публикации "Путешествие" так и осталось по сути личным дневником, написанным на ходу. Печать спешки заметна, хотя между сбором материала и публикацией этой небольшой рукописи прошло без малого шесть лет. Белинский, например, сразу отнесся к тексту "Путешествия в Арзрум" холодно, заметив лишь, что "он хорош только подписью автора". Почему ж Пушкин долгое время спустя надумал свои заметки печатать? Как остроумно выразился один пушкинист, автор "решил выдать свои путевые записки".

За год до опубликования "Путешествия в Арзрум" поэта пригласил к себе главнокомандующий граф Паскевич и попросил осветить талантливым пером турецкую кампанию. Пушкин обещал выполнить свой долг и заплатить за кавказское гостеприимство фельдмаршала, хотя ясно, что поэт это делал не для одного Паскевича. Однако был, видимо, и еще один внешний повод. За полгода до публикации во Франции вышла книга, в которой перечень генералов, командовавших русской армией, заканчивался так: "...и наконец, г-н Пушкин... покинувший столицу, чтобы воспеть подвиги своих соотечественников". Пушкина это, видимо, обидело. Во всяком случае, в предисловии к "Путешествию" он писал: "Признаюсь: строки французского путешественника, несмотря на лестные эпитеты, были мне гораздо досаднее, нежели брань русских журналов".