Юрий Дружников - Изгнанник самовольный

Слухи о предстоящей войне, носившиеся с весны и поутихшие, теперь вспыхнули с новой силой, и на этот раз у них было больше оснований. О новом походе России на Турцию заговорили все; думается, эти вести могли дойти до Пушкина, убедив его оставить забавы в степи у костра в связи с открывающейся реальной возможностью действовать немедленно, чтобы снова не опоздать, не остаться у разбитого корыта.

Вот как передает ощущения Пушкина Иван Новиков в своем романе: "Ложась спать, исполненный таких приподнятых впечатлений, Пушкин остро чувствовал близость границы, которая вот-вот могла загореться на картах Липранди изогнутой огневой линией. "Что же, война?" - спрашивал он себя, просыпаясь. И эта мысль заставляла его внимательно приглядываться к русскому воинству, которого в Кишиневе было достаточно".

У нас нет расхождений с Новиковым в понимании эйфорических поступков Пушкина тех дней. Мысли, впечатления, эмоции немедленно выливаются у него в рифмованные строки: наконец-свинец, чести-мести и т.д. Но попробуем обнажить мысли поэта, изложив стихотворение с немудреным названием "Война" вульгарной прозой.

Наконец-то война!- заявляет поэт. Увижу кровь и праздник мести. Сколько сильных впечатлений для меня: звук мечей, трупы солдат и командиров, песни - все это поможет разбудить мой уснувший гений. Вот бы родилась во мне жажда славы и геройства, она бы затмила все надежды юности. Вряд ли и она поможет преодолеть мою лень. Хочу скорее испытать ощущение смерти. "И все умрет со мной...". А пока героизм негде проявить, и я тут таю от скуки, потому что с войной что-то медлят.

Читателя, которого шокирует подобная трактовка, отправляем к самому стихотворению, которое не приводим ради экономии места. На наш взгляд, оно пародийное. В противном случае, если принимать эти стихи серьезно, становится не по себе.

Теперь выскажем то, о чем не упоминают Новиков и большинство других пушкинистов, но что почувствовал еще А.М.де Рибас: в стихотворении "Война" - отголоски решения Пушкина бежать. В отличие от Байрона, Пушкин не был активным борцом за свободу других и в данном случае использовал общественную конфликтную ситуацию для приобретения личной свободы. В написанном тогда же стихотворении "Дельвигу" даже весьма чувствительную проблему славы он истолковывает так:

К неверной славе я хладею...

Одна свобода мой кумир...

В традиционном литературоведческом сознании над Пушкиным тяготеет образ победной русской армии, с которым он вырос, армии, которая дошла до Парижа. Война для него - это повторение похода в Европу или хотя бы в южную Европу, возможность движения туда вместе с армией, причем вполне легально и даже героически. На деле все гораздо проще: русская армия наступает, и ты, само собой разумеется, оказываешься за рубежом. Война - это открытая граница. Война - неразбериха. Война - это когда не до ссыльного поэта. Как только он дождется начала военных действий, вопрос решится сам собой. Стихотворение "Война" вполне оправдано, ибо война для Пушкина - путь к свободе.

Вот почему поэт так ждет войны и не хочет, чтобы ссылка сейчас кончилась. Вот почему он просит приостановить хлопоты о его возвращении в Петербург, о чем он писал Сергею Тургеневу. Пушкин срочно начинает учить турецкий язык.

Но это лишь намерения. Чтобы осуществиться, они должны, как минимум, совпасть с планами правительства. Когда греки двинулись на румынскую территорию, пошли слухи, что генерал Алексей Ермолов получил приказ выступить с войском на помощь грекам. Армия двинулась, но остановилась у границы как бы для ее защиты.

Статс-секретарь Иоанн Каподистриа от имени Александра I, несомненно, способствовал формированию намерений русского правительства идти на помощь Греции, что давало возможность захватить у турков новые земли на Балканах. Этерия оказалась удобной пятой колонной, и ее выгодно было поддержать. Когда греческое вооруженное вмешательство на Балканах стало реальностью, Александр I предложил европейским монархам начать коллективные переговоры с Турцией. Это была незамысловатая хитрость, которую Англия и Австрия сразу раскусили. Державы заявили, что они против умиротворения Греции. Похоже, что война пока отодвигалась.

Турция, почувствовав нерешительность союзников, немедленно ввела войска в Румынию - навстречу греческим отрядам из Бессарабии. А в мае конгресс Священного союза закончился подписанием протокола о праве вооруженного вмешательства во внутренние дела других государств для подавления революционных волнений. Отдай Александр I приказ о военной помощи грекам, это выглядело бы как поддержка тех революционных волнений, подавлять которые он обязался. Вот почему весной слухи о начале военных действий не подтвердились, и Пушкин об этом быстро узнал. Каподистриа, который уговаривал Александра вмешаться, был отставлен. Этот человек, делавший для Пушкина добро, еще год пробыл в России в ожидании перемен, а затем покинул ее.

Летом, однако, слухи о предстоящей войне поползли снова. Вернувшись в Россию из Европы, Александр I стал смотреть на Балканскую ситуацию иначе. Внутри страны было немало сторонников легкой экспансии, для которых и праведное дело Греции было поводом урвать кусок для России. Чиновник по особым поручениям при московском генерал-губернаторе Александр Булгаков, известный впоследствии как перлюстратор пушкинской почты, писал брату 15 марта 1821 года: "Что-то выйдет из этого, но дело святое! Постыдно, чтобы в просвещенном нашем веке терпимы были варвары в Европе и угнетали наших единоверцев и друзей. Не имей я семьи и тебя, пошел бы служить и освобождать родину свою, Царьград...".

Официозный русский патриотизм носит своеобразный характер: родиной называется все то, что нужно России. Пушкин тоже, всерьез или нет, говорил, что для России "сбудется химерический план Наполеона в рассуждении завоевания Индии". Захват Кавказа - лишь некий промежуточный этап, устранение преграды для будущих войн. 28 июня Турции был отправлен довольно надменный ультиматум, а 8 августа русский посланник в Константинополе граф Строганов, а с ним и чиновники миссии отплыли в Одессу.

Воинственная часть русского правительства нажимала на Александра, уговаривая его не упустить удобный момент, напасть на Турцию, и Александр вначале согласился. Вот почему дошел до Пушкина слух о войне. Франции, у которой были свои интересы на Балканах, пообещали отдать часть захваченных территорий. Но Англия и Австрия оказались тверды и заявили, что конфликта такого не допустят. Александр попросту струсил и тем проявил государственную мудрость.

Итак, наверху уже было известно, что война не состоится, а Пушкин по недостатку информации еще ждал ее начала и надеялся на свободу, которую при дележе юга Европы он сможет приобрести для себя. Другими словами, интересы Пушкина и империи в данном случае совпадали, и это частично объясняет мотивы стихотворения "Война". В сущности, поэт оставался пешкой в играх других людей и мало что мог предпринять сам.