Юрий Дружников - Ликвидация писателя No 8552

Юрий Дружников

Ликвидация писателя No 8552

В Москве исчез писатель, и довольно долго это оставалось незаметным. Писатель ведь - не актер, не бизнесмен и не политик. С утра до ночи он дома, за машинкой, в одиночестве. Возможно даже, не подходит к телефону. Одиночество пока все еще самое лучшее средство, чтобы писать. Исчез писатель, и читатели полагали, что он сочиняет новый роман. Наиболее циничные коллеги жалели: небось, сменил чай на водку и спивается, как все.

Сам писатель, однако, некоторое время и не подозревал, что он исчез. Но однажды на улице его остановил критик и удивился:

- А вы разве не умерли в прошлом году?

- Насколько мне известно, нет, - ответил писатель.

- Тогда почему же мне велели вычеркнуть ваше имя из анализа литературного процесса этого года?

Потом писателю позвонила библиотекарша, добрая и умная, которая организовывала его встречи с читателями по меньшей мере пятьдесят раз. Ее скрипучий голосок он сразу узнал.

- Я звоню из автомата, - затараторила она. - По имени меня не называйте. Пришло указание все ваши книги изъять и сжечь. Ну, в общем... я их потихоньку самым старым читателям раздала... А что там у вас случилось?..

Книги писателя исчезли из магазинов. Имя перестало появляться на страницах газет и журналов. Голос его, до этого регулярно звучавший в популярной радиопередаче "Взрослым - о детях", умолк. Немного спустя ликвидированный писатель услышал свое собственное имя в фойе Центрального дома литераторов. Незнакомый человек произнес:

- Слыхали новость? Ну, конечно, он уже в Америке. Еще один!

Писатель и не знал, что он уже живет в Америке. Он пошел в поликлинику в Москве лечить зуб. Но главный врач поликлиники сказал, что он получил указание больше не лечить ни его, ни его семью.

- Вы хотите, чтобы я стал беззубым?

- Не я хочу, а я не хочу! Я не хочу себе неприятностей.

Странные события между тем продолжались. Новый юмористический роман писателя "Каникулы по-человечески" в издательстве "Советская Россия" был снят с печатных машин. Писателю шепотом сказали, что это было сделано "по звонку оттуда". Книга прозы "Тридцатое февраля" в издательстве "Советский писатель" и сборник рассказов "Зайцемобиль" в издательстве "Московский рабочий" также мистически исчезли, и автор не смог получить не только деньги за свои труды, но и рукописи. Последних, как ему объяснили, не могут найти.

Немного времени спустя приятель прилетел из Астрахани, красивого города в устье Волги. Он был свидетелем странного эпизода. Ранним утром вдоль набережной шли две женщины в черных халатах и длинными ножами соскребали со щитов театральные афиши с именем исчезнувшего писателя и вполне невинным названием его комедии "Учитель влюбился".

Теперь писатель и сам начал сомневаться в своем собственном существовании. Он был абсолютно уверен, что он еще не живет в Америке. Но оказалось, он не живет и в Москве. Тогда где же он?

Несуществующий человек был раньше весьма популярной темой русской литературы. Гоголевский герой, путешествуя по России, скупал мертвые души. Толстой вывел на сцену живой труп. Тынянов нарисовал подпоручика Киже. Но теперь живого писателя сделали чем-то вроде вышедших из моды литературных героев. Он стал мертвой душой, живым трупом и подпоручиком Киже. Новизна ситуации состояла в том, что как писатель человек был полностью ликвидирован, но физически еще кое-как существовал.

И в том, и в другом я был абсолютно уверен, потому что я сам оказался этим исчезнувшим писателем. Ликвидировали меня самого.

Любопытным было то обстоятельство, что Союз писателей не посылал мне никаких бумаг об исключении. Последним было письмо с благодарностью за большую общественную работу в писательской организации, - за то, что я работал с молодыми писателями. Но это было "до". Что же делать теперь?

Решил я играть в наивность: отправил письмо Георгию Маркову, первому секретарю Союза писателей. Исключен я или нет? И если исключен, то на каком юридическом основании? А если нет, почему меня лишили права заниматься своей профессией?

Ответа я не получил. Видимо, поскольку Союз уже ликвидировал писателя No 8552, отвечать теперь было некому.

Тогда я поплелся выяснить, что происходит. Бдительные дежурные у входа в Центральный дом литераторов сразу узнали меня и не пустили в дверь.

Но почему?

Велено сказать, сами догадаетесь, почему.

На деле чего уж тут догадываться? Ведь кое-кого и до меня исключали. Номер моего членского билета 8552 есть, в сущности, мой порядковый номер в списках со времени создания единого Союза советских писателей в 1934 году. Список литераторов, исключенных из Союза за это время, содержит самые известные в русской литературе имена. Парадокс в том, что именно исключенные писатели, такие как Ахматова, Зощенко, Пастернак, Солженицын (список можно продолжать долго), и составляют золотую сокровищницу современной русской литературы. А писатели, которые их исключали, напрочь забыты. Циники утверждают: для того и принимают в Союз писателей, чтобы человек остерегался, что его исключат, и писал то, что желательно. Периодически изгонять некоторых для примера просто необходимо, чтобы другие, те, кого еще пока не исключили, тоже боялись.

Но если так, зачем они сделали это тайно не только от других, но и от меня самого? Других исключали с шумом, а тут тишина. Такой случай произошел впервые. Раньше всегда исключения проводились официально. Исключенных писателей называли врагами, идеологическими диверсантами, агентами ЦРУ и клеймили в газетах публично. Теперь ввели новые порядки, с их точки зрения, более гуманные.

Исключение, начиная с меня, - секретная операция. Официально больше не третируют, газеты молчат, все шито-крыто. Союз писателей стал настолько секретной организацией, что рядовому члену не положено знать, состоит он в Союзе писателей или уже нет. Слухи, однако, исправно циркулируют, видимо, чтобы другие писатели не вздумали перестать бояться.

Благодаря дружбе с Неизвестным Солдатом (так мы теперь говорим, если не хотим называть имя), я узнал, что на закрытом собрании Московской писательской организации первый секретарь доложил собравшимся, что данный писатель встал на путь измены своему народу. За ликвидацию меня как писателя проголосовали в едином порыве все секретари и члены правления.

Обвинение в измене, позвольте вам сказать, не анекдот, за него по советскому Уголовному кодексу грозит смертная казнь. У меня оказалось достаточно времени, чтобы обдумать свое преступление. Согласно какой логике эмиграция приравнивается к измене? Каким образом я изменил своему народу? Я русский писатель, частица русской культуры, истории и литературы, где бы я ни жил.