Юрий Дружников - Мой первый читатель

Но была обширная категория сведений, по которым ни виз, ни согласований не требовалось. Цезарь Матвеич начинал хрипло мурлыкать себе под нос какую-то невнятную мелодию и под нее уходил в соседнюю комнату.

- Так я и думал!- он появлялся в дверях и поднимал указательный палец вверх.- Все в порядке. Не надо визы, не надо согласовывать. Это, голуба, просто нельзя упоминать в открытой печати, и все. Вам же легче, меньше хлопот.

И правда, за годы работы опыт "чего нельзя" накапливался. К цензору ходили все реже.

- Жизнь не мила, когда надо идти к Его Величеству Кастратору,жаловался Аванесян.

Возвращался он счастливый:

- Эта тема тоже обрезана. Я, ребята, становлюсь евнухом.

Фантастика захирела. Наука вымерла. Мысли зачахли. В газете становилось все меньше даже невинных новостей. Ведь на публикацию их каждый раз требовались визочки. При этом никто подчас не знал, в каком учреждении их взять. Вскоре появилось инструктивное письмо, требующее представлять одобрения соответствующих ведомств в цензуру за несколько дней до предполагаемого опубликования - для регистрации в специальном журнале и уведомления центрального руководства.

Цезарь Матвеич с термосом в руках гулял по коридору удовлетворенный:

- Чем больше визочек, тем меньше нервочек.

В отпуск он не ходил. Когда его с приступом гипертонии неожиданно положили в больницу, в редакции появилась симпатичная девушка лет двадцати пяти, коротко стриженая, строго одетая, но со славной мордашкой. Ее прислали с Китайского проезда от Варвары Николавны на временную замену.

- Литснегурочка из Гавлита,- сказал Аванесян, ухитрившись заодно слегка смешать с дерьмом слово "Главлит".- Будто мы не могли воспитать цензора в нашем собственном коллективе.

Аванесян всегда, к месту и не к месту, вспоминал, что он незаконный потомок Пушкина. Что его прапрабабушка согрешила, когда поэт бродил по Кавказу. Этого нельзя было ни доказать, ни опровергнуть. Он носил такие же бакенбарды, и звали его, между прочим, тоже Александр Сергеевич. Словом, Аванесян отправился на разведку, прихватив с собой давно опубликованный и, как он сам считал, неотразимо смешной фельетон. В рукописи, конечно. Дальнейшее мне известно только со слов нашего фельетониста. Я ему, конечно, верю, но за абсолютную правду не ручаюсь.

- Люда,- сказал он с порога.

- Лучше Людмила Павловна,- поправила она.- Слушаю вас.

- Цензор Матвеич, то есть Цезарь, всегда считал, что нужно предварительное знакомство,- Аванесян разглядывал ее самым бесцеремонным образом.- Вы как? В таком же разрезе или, может, с вами заранее не надо? Может, сразу, а?

- Сразу ни в коем случае,- она слегка зарумянилась, не цензорским, но женским инстинктом улавливая двусмысленность.

- Вот и ладушки! Тогда взгляните зорким оком.

Она стала читать, а он отошел к окну, чтобы стол, за которым она сидела, не мешал ее осматривать. Время от времени она поправляла юбку, а он время от времени поглядывал во двор, где работяги разгружали грузовик с бумагой.

- Ну как?- спросил он, когда ее глаза добежали до последней строчки.- Нравится?

Казалось, Людмила Павловна была немного смущена.

- У нас в университете был спецкурс по фельетону, и лектор говорил, что сейчас фельетон очень актуальный жанр, но проходят они со скрипом. Это правда?

- Так вы журфак окончили? Коллеги, значит! Кому из нас последний день лицея торжествовать придется одному? Ответ ясен: вам, Людмила Павловна, потому что вы молоды и прекрасно выглядите.

- Спасибо,- произнесла она.- Кстати, где там у вас в фельетоне происходит употребление алкогольных напитков в рабочее время? В вычислительном центре... Каком? Академии наук? А среди пьющих есть члены партии?

- При чем тут?- удивился Аванесян, почувствовав недоброе.

- При том, что газету читает рядовой подписчик. Зачем ему думать, что члены партии на работе пьют? Сейчас я позвоню Варваре Николавне насчет вашего фельетона.

- Не надо, а?!- театрально взмолился Аванесян.- Она точно зарубит. Представляете, как будет неудобно, если наша советская цензура негативно отнесется к праправнуку Пушкина?

- Вы разве?..

Аванесян скромно опустил голову, дав ей возможность осознать данный факт.

- Сама-то я что могу сделать?- искренне удивилась Людмила Павловна.

- Вы можете все, если захотите!- так же искренне парировал он.

Она еще немножко подумала, но все же позвонила. Варвара Николавна спросила, о чем фельетон, помолчала немного и сказала:

- Постойте-ка, они этот фельетон уже раз печатали! Да они просто проверяют вашу бдительность!

- И тут я понял,- заметил Аванесян в застолье с приятелями,- что голыми руками ее не сломать.

Сексуальная атака фельетониста стала заботой всей редакции. В это вкладывали определенные надежды - не на крупное, упаси Бог, а хотя бы на мелкие поблажки, на отсутствие придирок. Аванесяну давали советы, подарили новый импортный галстук, предлагали ключи от пустой тетиной квартиры.

- Мне, конечно, удалось,- рассказывал вскоре Аванесян,- и при наличии моего опыта без особых предварительных трудов. Как женщина, должен признать, она весьма мягкая и понятливая. Можете мне поверить, хотя, конечно, каждый может убедиться сам. Но как цензор она - бронепоезд. Никаких уступок даже мне, несмотря на большое и чистое чувство. И родство с Пушкиным не помогает! Гвозди бы делать из этих блядей!

Вскоре, отлежавшись в больнице, снова пришел бдеть Цезарь Матвеич. А Людмилу Павловну перебросили в другой печатный орган, и она исчезла, не оставив Аванесяну номера телефона.

В дни, когда все газеты печатали длинные речи вождя, в редакции работали только телетайпы ТАССа и корректорская. Сотрудники от безделья слонялись по коридорам, скидывались на троих. Я столкнулся с Цукерманом возле буфета. В руках у него был черный хлеб.

- Зайдем ко мне,- неожиданно предложил он.- Чайком угощу. Крепким. Настоящим индийским, из заказа. Не то что в этом паршивом общепите.

Отперев английский замок, он пропустил меня вперед в комнату с табличкой "Уполномоченный Главлита. Вход воспрещен". Бывал я здесь не раз. У окна стоял стол - пустой, но при этом грязный. Все пространство четырех стен от пола до потолка закрывали полки, занятые толстыми папками, которые, по-моему, никто никогда не открывал.

- Сейчас схожу по ягодки,- весело сказал Цезарь Матвеич.

- Это как?- не понял я.

- Тут у нас цветочки, а ягодки там. По правилам, я должен вас выставить в коридор ждать. Да ладно!

Он стал перебирать ключи, открыл один замок, потом другой и скрылся в соседней комнате. Дверь ее была вся в пятнах от мастики, которой ее опечатывали перед уходом. Ягодками Цезарь Матвеич называл секретные циркуляры, приказы, инструкции, списки, которые там хранились. Появился он, торжественно внося пачку чаю. При этом не забыл ногой проверить, заперлась ли дверь.