Николай Лесков - Том 1

— Каким вашим бабам я спать не даю?

— Про то мы знаем, а ты зачем спать-то мешаешь?

— Чем я мешаю?

— Песни свои всё горланишь.

— Да, вот дело-то!

Степан, уехал.

— Экой черт! — сказала вслед ему Наталья, обтирая свои губы.

— Что кабы на этого парня да не его горе, что б из него было! — проговорила Домна.

— А у него какое ж горе? — спросила Настя, которой не нравилась беспардонная веселость Степана.

— О-о! да уж есть ли такой другой горький на свете, как он.

Рассказали тут Насте, как этот Степан в приемышах у гостомльского мужика Лябихова вырос, как его били, колотили, помыкали им в детстве, а потом женили на хозяйской дочери, которая из себя хоть и ничего баба, а нравная такая, что и боже спаси. Слова с мужем в согласие не скажет, да все на него жалуется и чужим и домашним. Срамит его да урекает.

— Он уж, — говорила рассказчица, — один раз было убил ее с сердцов, насилу водой отлили, а другой раз, вот как последний набор был, сам в некруты просился, — не отдали, тесть перепросил, что работника в дворе нет. А теперь, — прибавила баба, — ребят, что ли, он жалеет, тоже двое ребятишек есть, либо уж обтерпелся он, только ничего не слыхать. Работает как вол, никуда не ходит, только свои песни поет. Это-то допрежь, как его жена допекала, так с бабами, бывало, баловался; была у него тож своя полюбовница, а нонче уж и этого не слыхать стало…

— А не слыхать! — подтвердили бабы.

— Где ж его полюбовница? — спросила Настя.

— Вывели их в сибирскую губерню, на вольные степи. Туда и она пошла с своими, с семейными.

— Стало, замужняя была?

— Известно, баба: не девка же.

— Может, вдова.

— Нет, хозяин был, да она своего-то не любила, а Степку смерть как жалела.

— Да что ж жена-то его не любит, что ль? — спросила Настя.

— Не то, девушка, что не любит. Може, и любит, да нравная она такая. Вередует — и не знает, чего вередует. Сызмальства мать-то с отцом как собаки жили, ну и она так норовит. А он парень открытый, душевный, нетерпячий, — вот у них и идет. Она и сама, лютуя, мучится и его совсем и замаяла и от себя отворотила. А чтоб обернуться этак к нему всем сердцем, этого у нее в нраве нет: суровая уж такая, неласковая, неприветливая.

— Вот как ты до своего мужа, — смеясь, сказала солдатка Насте.

— Приравняла! — воскликнула Домна. — Что Гришка, а что Степан. Тому бы на старой бабе впору жениться, а этого-то уж и полюбить, так есть кого.

На вешнего Николу у нас престольный праздник и ярмарка. Весь народ был у церкви, и Настя с бабами туда ходила, и Степан там был. Степан встретился с бабами. Он нес на руках пятилетнего сынишку и свистал ему на глиняной уточке. Поздоровались они и несколькими словами перебросились. Степан был, по обыкновению, весел и шутлив. Настя видела, как он поднес сынишку к телеге, на которой сидела его жена. Насте хотелось рассмотреть Степанову жену, и она незаметно подошла ближе. Бабочка показалась Насте не дурною и даже не злою.

— Что ж ему сделается? — говорил Степан жене, стоя у телеги.

— Не надо, — отвечала жена.

Настя, оборотясь спиной, слушала этот разговор.

— Кум просит.

— Пусть просит.

— Дай хоть малого-то, коли сама не пойдешь.

— Не надо.

— Зарядила, не надо да не надо. С чего ж так не надо?

— Нечего туда малого таскать.

— Кум нам завсегда приятель.

— Тебе пьянствовать он приятель.

— Коли ж я пьянствовал? Пусти со мной малого.

— Сказала, не пущу!

— Да пусти, кум обижаться будет!

— Наплевать мне на твоего кума вместе и с тобою-то.

Степан плюнул, сказал: «Экая язва сибирская!» и пошел один к куму.

Перед вечером он шел, сильно шатаясь. Видно, что ему было жарко, потому что он снял свиту и, перевязав ее красным кушаком, нес за спиною. Он был очень пьян и не заметил трех баб, которые стояли под ракитою на плотине. По обыкновению своему, Степан пел, но теперь он пел дурно и беспрестанно икал.

— Т-с! что он играет? — сказала Домна.

Ровняясь с бабами, Степан пел:

— Кто тебя так целует? — крикнула, смеясь, Домна.

— А! — отозвался Степан, водя покрасневшими глазами.

— На кого плачешься? — повторила баба.

— Я-то?

— Да. А то кто ж?

— Неш я плачу!

— Вино в тебе плачет.

— Ну вас к лешему! — отвечал Степан и, качаясь, зашагал далее и другим голосом на тот же напев продолжал прерванную песню:

— Часто он так-то бывает? — спросила Настя.

— Где там! Это дива́ просто, что с ним. Попритчилось ему, что ли, что он набрался.

Перед Петровым днем пришли из Украины ребята, а Гришка не пришел. На год еще там остался.

Ночью под самый Петров день у нас есть обычай не спать. Солнце караулят. С самого вечера собираются бабы, ходят около деревень и поют песни. Мужики молодые тоже около баб.

Пошли бабы около задворков и как раз встретили Степана, ехавшего в ночное. «Иди снами песни играть», — кричат ему. Он было отказываться тем, что лошадей некому свести, но нашли паренька молодого и послали с ним Степановых лошадей в свой табун. Мужики тоже рады были Степану, потому что где Степан, там и забавы, там и песни любимые будут. Степан остался, но он нынче был как-то невесел.

Стали водить хороводы с разными фигурками.

— Сыграй, Степан, про загадки, — приставали бабы.

— Сыграй, Степка, — говорили ребята.

— Нету охоты, ребята.

— Сыграй, сыграй, — говорили все, образуя просторный кружок, в средине которого очутился Степан.

— И кружок готов! — сказал он, смеясь.

— Теперь играй.

— С кем же играть-то?

— Ну, бабы! Что ж вы стали? Давайте из себя бабу Степке.

Бабы пошли перекоряться: «да я не знаю», «да я не умею», «да иди ты», «пусть идет Аришка»; а Аришка говорит: «Вон Машка умеет».

— Что ж, стало, бабы нет на Гостомле! Вона до чего дожились! — крикнул, развеселясь понемножку, Степан.

— Стой! Давай палку, — крикнул кто-то.

Явилась палка.

— Хватайся, бабы: чья рука верхняя, той играть с Степкой песню.

— Так нельзя, — отвечали бабы.

— С чего нельзя?

— А как неумелой придется?

— Исправди так.

— Ну, сколько умелых?

— Вон Аленка умеет?

— Ну!

— Наташка-солдатка, Анютка-глазастая, Грушка Полубеньева.

— Выходи, бабы, выходи! — командовали ребята.

— Ну кто еще?

Бабы молчали.

— Высказывай друг на дружку, по-дворянски: кто еще?

— Настька Прокудина! — крикнул кто-то.

— И то! Настька! Настька! выходи. Ты ведь песельница была.

Настя хотела отговориться или спрятаться, но бабы ее выпихнули в кружок, где стоял певец и кандидатки на занятие женской партии в загадках.