Василий Дворцов - Аз буки ведал

- Как это плывет? По чему плывет?

- По небу. Ты рот закрывай, ветер вон какой холодный.

- Плывет по небу как по реке? А почему с нами плывет?

- Потому что она любопытная, хочет посмотреть - куда мы пошли.

- Куда-куда? В детский садик. Ой, а куда она девалась?

- Спряталась, застеснялась.

- Чего застеснялась? Нет, вон опять плывет. Папа, она не застеснялась, она нас любит. Правда же, любит? Поэтому за нами смотрит. Я ведь тоже на нее смотрю, потому что люблю. Люблю, как волк.

А сам-то он в детстве помнил ли луну? Москвич по рождению и сути, дитя бескрайнего асфальта и круглосуточного машинного гула, посыпанного солью грязного липкого снега и черных сосулек, он вообще не помнил зимней природы. Уже попозже была хоккейная площадка с "Золотой шайбой" и, может быть, еще парк в собачьих следах. Но и тот скорее запомнился своей поздней осенью с красными от множества ягод ранетками и рассыпанными по свежему снегу кленовыми вертолетиками. И новогодней елкой с горками и драками стенка на стенку с мальчишками из "А" класса... Луны, кажется, в Москве в те годы вообще не было... Природа робко появлялась весной: они ездили на новеньких троллейбусах к Новодевичьему монастырю, где под стенами на валах терпко пахла ядовито-маркая, если по ней вываляться в школьном костюме, свежепробивающаяся трава. И еще зацветала огромная старая акация возле школы... Все истинно живое было связано только с летом, с деревней дедов и потом, еще попозже, с Сибирью.

Под окном веранды послышались голоса, нужно было вставать. Сегодня Семенов должен был отвезти его на кордон в тайгу. Глеб, быстро одевшись в собственную рубашку и брюки, босиком вышел на двор. Солнце сбило туман, и тот мелкими рваными клоками удирал в соседнюю седловину, оставляя по ходу влажный след на блестящей синеватой хвое перемешанных по склону сосен и елей. Глеб, с полотенцем на плечах, легко сбежал по каменной тропинке к речке и замер: на берегу, не слыша его из-за шума потока, три обнаженные по пояс девушки, воздев руки, пели мантры неведомым никому богам. Картина стоила того, чтобы остаться в живых хотя бы до сегодняшнего утра... Осторожно брел он от них вверх по подмытому, густо усыпанному старыми сосновыми шишками берегу и глупо улыбался. За поворотом перевел дух, полил холодной водички на затылок. И нашел тот самый родник с золотыми искорками, пляшущими в середине небольшой, но глубокой котловинки. В окоеме склонившейся по кругу травы вода была более чем просто прозрачна - она была сказочно хрустальна. В чуть дрожащей под неяркими бликами глубине играли маленькие песчаные фонтанчики из черных и золотых крошек. Чаша хранила покой, и лишь по вытекающему в реку ручейку было видно, как много здесь давалось жизни. Сзади к нему подошел Валька с алюминиевым бидоном.

- Здравствуйте. Пойдемте чай пить, сейчас папа лошадей приведет.

- Привет, герой. Что за лошади?

- А соседские. Наш сосед, дядя Петя, держит двух лошадей. Гнедко и Ласточку. Мы у него их берем для поездок в горы. Когда, там, кому нужно продуктов привезти. А вы к нам надолго?

- Ничего пока не знаю. Правда, не знаю.

- А за что вас чуть не убили?

- А за любопытство.

- Нет. Взаправду?

- Я же и говорю. Вроде бы у меня и нос небольшой, а вот сунул куда-то.

- Смейтесь. Я и так знаю: вы свидетель. Вас убрать хотят.

- Кто это сказал?

- Все знают.

У изгороди уже стояли две темно-гнедые тонкошеие и толстопузые лошаденки под седлами. Понурив маленькие грустные головки, они замерли в ожидании неминучего груза. С кухни сладко пахнуло лепешками. ага, значит, жена Семенова приехала. Глеб пропустил вперед Вальку, набрал воздуху и громко с порога бодро полупропел:

- Доброе утро, товарищи! Московское время - черт знает сколько часов. Число тоже только он ведает. Судя по ароматам, у вас все дома!

- Это верно подмечено. Знакомьтесь: моя Таиах.

На гостя смотрела светло... нет, нет - солнцеволосая египетская богиня. Ростом под стать Семенову, она была прекрасна такой ослепляющей красотой древней и вечной гармонии соединения Девы и Матери, которую на этой Земле просто невозможно полюбить, то есть просто полюбить. Которой достойно только поклоняться... И по-лилипутски суетиться у подножия.

- Тая.

- Глеб. Какая... Как там цивилизация?

- Горно-Алтайск? Ужасно. Я здесь уже отвыкла от машин, от людей.

- А в этом вашем Алтайске что, и машины есть? А сколько?

- Садитесь. Нет, правда, здесь так тихо...

- Где тихо? Вот, сразу видно, что человек из города, где соседи друг другу ничего никогда не рассказывают.

- А здесь что-то случилось?

- Ничего, - вмешался Семенов, - ничего особенного. Кроме гостя из прошлого. Тай, а у нас где-то от Сашки костюм оставался, не помнишь где? Ну, этот, камуфляж-то солдатский. И кроссовки.

- Белые?

- Да.

Костюм по описанию был удивительно знаком. А автомат не выдадут? Но при Тае нужно было бы помолчать, об этом даже Валька знал. Семенов налил Глебу полную кружку, пододвинул тарелку крупного домашнего творога, сметану:

- Надо всегда выглядеть как надо. Нельзя обманывать людей своим внешним видом, без особой на то нужды. Так что одевайся в походное. А пиджак с карманами с собой в сумочке возьмешь.

- На тот самый случай?

- Почему же? И на свадьбу еще пригодится. Что ты сказать хотел?

- Да так, ерунда. Я вот вдруг сейчас подумал: ты все время говоришь, говоришь, а ученики вокруг молча слушают, слушают. Ты как факир с дудочкой перед змеями.

- Я не факир, я маг.

- Маг, факир - в чем разница?

- Читать больше надо. Разница в формуле: "недоучившийся маг становится факиром". А я уже давно мастер. Даже не отжимаюсь по пятьсот раз, скучно.

- А я-то, дурак, польстить хотел. Прости.

- Прощаю. Ты насытился? Тай, спасибо, все чудно. Я к вечеру, наверное, вернусь. Пусть девчонки без меня работают. Валька, ты у меня смотри: сбежишь - у!

- Так ты меня с собой возьми.

- Боливар не выдержит двоих! Все!

Во дворе Глеб столкнулся с Анютой, несшей завернутый в тряпье чугунок.

- А что это у вас такое, позвольте полюбопытствовать?

- Пшеница распаренная. Хотите попробовать?

- Без соли? Нет-нет, спасибочки. А вам как, вкусно?

- Учитель сказал - вкусно.

Больше спрашивать было не о чем. Семенов вынес из сеней четыре небольших брезентовых мешка, накинул по два на каждую лошадь:

- Тая с соседом на его машине из города крупу, муку, соль привезли. Ну и так, тряпочную мелочь для лесничего. В порядке шкурного товарообмена. Поехали? В седле-то сидел, москвичок?

- С шести лет.

- А после? - Семенов поднял ногу в стремя, подпрыгнул, повисел в воздухе и очень нежно приземлился в седло.

Гнедко под его тушей глубоко присел на подкосившиеся было задние ноги, но, как заправский штангист перед толчком, немного потоптался, кратко выдохнул, поискал равновесия и рывком выпрямился. "Да, Боливар явно не выдержал бы и одного. Такого".