Василий Дворцов - Аз буки ведал

- Плевать. Ваш подарок - это моя исполненная прихоть. Да?

- Да... Да!

- Вот как хорошо! Хорошо, Анюшкин!

- Так... согласен.

А еще бы не так: дружба - это было то, что ему самому больше, чем Глебу, было необходимо для существования в этом вот глухом алтайском таежном кордоне. Ну не был же он простым обходчиком! И посуду он не мог просто так за хамьем мыть. И доедать их сыры и колбасы.... Он сам, как и Глеб, всегда, всегда понимал: "те" все вместе и пальца его не стоили. Не стоили!.. А посему - что им с Анюшкиным делить? Ну? Амбиции умников? Бессребреников? То-то. Они так в полном теперь равновесии...

- Глеб, а как вы с Филиным сошлись?

- Я оценил ваши проверочки.

- Что? Неинтересно получилось?

- А вы опять за свое: я живу не из соображений любопытства! Мне за последние годы уже достаточно впечатлений. До пенсии.

- Нет. Я все же думал...

- Правильно думали: я оказался очень интересен вашему Филину. Он меня всего прощупал. Чувствительно. А поскольку я это все-таки вытерпел, то он меня пригласил в баньку. Ночью... "Свои только будут!" Кто эти "свои"?

- Даже так?.. Это очень-очень... тьфу! Чуть опять не сказал: "интересно".

- Спасибо.

- Даже в баньку... Но вы, надеюсь, не пошли?

- Стыдно сказать - забыл.

- Как хорошо. Хорошо!

- А вы что, там побывали?

- Я? Нет! Я, видите ли, совсем не моюсь, много лет. Но там был один знакомый.

- И? Не тяните, рассказывайте: куда я по вашей милости чуть не угодил?

- Действительно, чуть не угодили. Баня. Это ведь не просто место, где грязь смывают. Вместе с кожей. Там, главное, дух... запах у человека меняется.

- Понятное дело. И что?

- А то, что в бане мистики всегда больше, чем физики. Не зря же ваши нынешние друзья-старообрядцы кресты еще в предбаннике снимают. Потому как опытным путем знают: баня - это миква. Это ритуальное омовение и единение по роду. По крови. Чужим в бане не бывать. После той самой единой помывки вы уже родня. На этом же и крещение стоит. Бабтус - омовение. Почему оно и должно быть в полное погружение. А духовенству так и категорически с мирянами мыться нельзя...

- Так почему хорошо, что я с Филиным не помылся?

- Там... Там это мытье в два этапа проходит. Первое - малая ступень. После нее обычно большая часть отпадает. Это просто раскрытие третьего глаза. Через начитку мантр. Люди поля начинают видеть. Лечить. Этого основной массе хватает. Больше нагрузки их воля не понесет... Но вас бы потом, наверное, и на вторую ступень повели... Вы-то для него, судя по всему, очень ценны. Очень. Ему нужны те, кто не только мир видит, но и может сам на этот мир влиять. Но вот... Не каждый...

- Ну?!

- Понимаете, Глеб, мне об этом трудно говорить, неприятно... Да ладно, вы того человека все равно не знаете: посвящение-то через мужеложество происходит...

- Ну спасибо!... Ну вы меня и познакомили!

Анюшкин искренне побелел:

- Глеб! Что вы! Я...

- Ну что?

- Я и не... подумал, насколько вы Филину подойдете... А почему, кстати?

- А потому, что я свое мнение обычно при себе держу. Не то что кого-то боюсь, а обижать чужих не приучен.

- Это вы опять про меня. Да. Согласен, я болтлив. Но вы все равно не ходите в общие бани. Это точно - миква. Там не только тело промывают... И к Семенову тоже. А вообще, лучше как я - совсем не мыться.

Он зачем-то вдруг взял светланину бейсболку. Заглянул вовнутрь.

- А когда вы ружье ей должны передать будете?

- Завтра.

- Оно заряжено. С тех самых пор. Жаканом.

Глава шестнадцатая

Сон ушел легко, с толчком в плечо: "Вставай!" Голос был четок. Он сразу сел, пригляделся: Анюшкин спал. Очень осторожно обулся, вышел сквозь сени, ничего больше не цепляя - "привет, шалыга!", скользнул за чуть скрипнувшую дверь... С крыльца его осыпали все звезды мира. Небо, нависшее над самой головой, дышало: в восходящих струях теплого воздуха звездные лучи переплетались в единотканое плазменное дрожание, переливы легчайших серебристых вибраций прозрачного темно-синего шелка. Все было преисполнено восторженной тишиной и тайной ожидания неизбежного чуда... "Покрывало Изиды"... И под ним - эта безответно черная-черная земля.

Глеб перестегнул застежку на бейсболке пошире и надел ее козырьком назад. Вскинул на плечо ружье. Как все же меняется отношение к окружающей жизни, когда у тебя в руках оружие. Оружие - и ты теперь уже не находишься под защитой множеств этических табу: ты не гость, не странник, не "слабый". Ты теперь уже достоин быть убитым и съеденным, как равный по возможности убить и съесть сам... Холодные стволы вертикалки-"ижа" приятно тяжело похлопывали по правому бедру. Ладонь шершавил еще новый брезентовый ремень... Слух обострился, как у хищника: кто там зашуршал впереди?.. Показалось. Ну ладно, повезло тебе, невидимый противник... Сколько теперь времени: час? два? Да, нужно отвыкать от часов, отвыкать. Глеб поддернул ремень. Вот уже и ручеек с водопадиком - полпути до лагеря. И как точно он идет. А теперь стоит взять чуток левее, обойти палатки выше по реке и через две горки оказаться сразу в ущелье бабы Тани. Зачем же крюка давать? Так скорее. Скорее... Да. Хоть и темновато - луна застряла где-то за горой, но авось все же появится... А звезды-то, звезды! Вот разыгрались без нее...

Реку, на которой стоял лагерь, он перешел, по своим представлениям, километра на два выше. Переход был не из приятных, и ружье становилось все тяжелее и тяжелее. И ненужнее. На том берегу обулся и повесил его уже через грудь наискось, чтоб не держать... Нет, главное, как он уже лихо лазал по камням между сосен и шиповника!.. Тяжело дыша, Глеб стоял на гребне. Низко над горизонтом сидело какое-то очень бледное и словно отъеденное мышами светило. Настроение было уже совсем другим, чем перед выходом. Эта самая ущербная луна освещала контур еще более крутой горы, которую ему предстояло перейти... А куда он, собственно говоря, так спешил? Ну да, было такое настроение - с оружием пройти по ночному лесу. Дурацкий такой порыв... Юннатский... Хорошо, что некому видеть. И кто только его тогда в плечо толкнул? Он-то подумал - ангел. А теперь вот сомнительно... Внизу, у подножия нового подъема, настроение совсем упало. Плотный ельник жадно цеплялся за одежду, с треском теряя свои лапы. Кисло пахло папоротником и мокрыми, заплесневелыми мхами. И повсюду хаотично торчали острые камни видимо, весной здесь тоже стекала вода, понатащившая их со склонов... Кепку пришлось нести в руках, прижав к груди, как великую ценность - пару раз он ее почти потерял в этих зарослях. Какие тут теперь прислушивания к чужим звукам, он сам ломился на подъем, как ошалелый кабан. С ружьем-то... Дурак... И как еще он будет утром выглядеть в хитрых-хитрых глазах бабы Тани. И в красной шапочке... Вот дурак.

На второй горе Глеба ждало очередное испытание: и так хилая луна совсем куда-то запала. С той стороны только дымно подсвечивался далекий зубчатый горизонт, сияли глупые звезды. Но подул довольно напористый ветерок. Приятно... Так. Нужно только собраться с мыслями и сориентироваться. Судя по всему, ему туда. Именно это, кажется, и есть та скала, где горела тогда солнечная осинка. А здесь, в узком и крутом ущелье, течет теплый ручеек. Вперед, что ли?.. Или немного еще левее и выше?.. Этих сомнений вот теперь и не хватало. Может, тогда вообще стоит вернуться? Ну-ну. Глеб решительно стал спускаться.