Иван Бунин - Том 1. Стихотворения. Рассказы

Узорно-легкой, мягкой бахромой
Лежит их тень на рдеющих обоях —
И грустны, грустны сумерки зимой
В заброшенных помещичьих покоях!

Сидишь и смотришь в окна из угла
И думаешь о жизни старосветской…
Увы! Ведь эта горница была
Когда-то нашей детской!

Брат, в запыленных сапогах,
Швырнул ко мне на подоконник
Цветок, растущий на парах,
Цветок засухи — желтый донник.

Я встал от книг и в степь пошел…
Ну да, все поле — золотое,
И отовсюду точки пчел
Плывут в сухом вечернем зное.

Толчется сеткой мошкара,
Шафранный свет над полем реет —
И, значит, завтра вновь жара
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.

Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом… И все же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже!

Распали костер, сумей
Разозлить его блестящих,
Убегающих, свистящих
Золотых и синих змей!

Ночь из тьмы пустого сада
Дышит холодом прудов,
Прелых листьев и плодов —
Ароматом листопада.

Здесь же яркий зной и свет,
Тени пляшут по аллеям,
И бегущим жарким змеям,
Их затеям — счета нет!

Я содрогаюсь, глядя на твои
Черты немые, полные могучей
И строгой мысли. С древней простотой
Изваян ты, о старец. Бесконечно
Далеки дни, когда ты жил, и мифом
Теперь те дни нам кажутся. Ты страшен
Их древностью. Ты страшен тем, что ты,
Незримый в мире двадцать пять столетий,
Незримо в нем присутствуешь доныне,
И пред твоею славой легендарной
Бессильно Время. — Рок неотвратим,
Все в мире предначертано Судьбою,
И благо поклоняющимся ей,
Всесильной, осудившей на забвенье
Дела всех дел. Но ты пред Адрастеей
Склонил чело суровое с таким
Величием, с такою мощью духа,
Какая подобает лишь богам
Да смертному, дерзнувшему впервые
Восславить дух и дерзновенье смертных!

Здесь царство Амазонок. Были дики
Их буйные забавы. Много дней
Звучали здесь их радостные клики
И ржание купавшихся коней.

Но век наш — миг. И кто укажет ныне,
Где на пески ступала их нога?
Не ветер ли среди морской пустыни?
Не эти ли нагие берега?

Давно унес, развеял ветер южный
Их голоса от этих берегов…
Давно слизал, размыл прибой жемчужный
С сырых песков следы подков…

Волна ушла — блестят, как золотые.
 На солнце валуны.
Волна идет — как из стекла литые.
 Идут бугры волны.

По ним скользит, колышется медуза,
 Живой морской цветок…
Но вот волна изнемогла от груза
 И пала на песок.

Зеркальной зыбью блещет и дробится,
 А солнце под водой
По валунам скользит и шевелится,
 Как невод золотой.

Весна! Темнеет над аулом.
Свет фиолетовый мелькнул —
Игорный кряж стократным гулом
Ответил на громовый гул.

Весна! Справляя новоселье,
Она веселый катит гром,
И будит звучное ущелье.
И сыплет с неба серебром.

Печальный берег! Сизые твердыни
Гранитных стен до облака встают,
А ниже — хаос каменной пустыни,
Лавина щебня, дьявола приют.

Но нищета смиренна. Одиноко
Она ушла на берег — и к скале
Прилипла сакля… Верный раб пророка
Довольствуется малым на земле.

И вот — жилье. Над хижиной убогой
Дымок синеет… Прыгает коза…
И со скалы, нависшей над дорогой,
Блестят агатом детские глаза.

Вот и скрылись, позабылись снежных гор чалмы.
Зной пустыни, путь к востоку, мертвые холмы.

Каменистый, красно-серый, мутный океан
На восток уходит, в знойный, в голубой туман.

И все жарче, шире веет из степей теплынь,
И все суше, слаще пахнет горькая полынь.

И холмы все безнадежней. Глина, роговик…
День тут светел, бесконечен, вечер синь и дик.

И едва стемнеет, смеркнет, где-то между скал,
Как дитя, как джинн пустыни, плачется шакал,

И на мягких крыльях совки трепетно парят,
И на тусклом небе звезды сумрачно горят.

Бог для ночных паломников в Могребе
Зажег огни — святые звезды Пса.
Привет тебе, сверкающая в небе
 Алмазно-синяя роса!

Путь по пескам от Газы до Арима
Бог оживил приметами, как встарь.
Привет вам, камни — четки пилигрима,
 В пустыне ведшие Агарь!

Костями бог усеял все дороги,
Как след гиен среди ущелий Ти.
Привет вам, почивающие в боге,
 Нам проторившие пути!

Герой — как вихрь, срывающий палатки,
Герой врагу безумный дал отпор,
Но сам погиб — сгорел в неравной схватке,
Как искрометный метеор.

А трус — живет. Он тоже месть лелеет,
Он точит меткий дротик, но тайком.
О да, он — мудр! Но сердце в нем чуть тлеет:
Как огонек под кизяком.

Ты почиешь в ларце, в драгоценном ковчеге,
 Ветхий деньми, Эски,
Ты, сзывавший на брань и святые набеги
 Чрез моря и пески.

Ты уснул, но твой сон — золотые виденья.
 Ты сквозь сорок шелков
Дышишь запахом роз и дыханием тленья —
 Ароматом веков.

Ты покоишься в мире, о слава Востока!
 Но сердца покорил Ты навек.
Не тебя ль над главою пророка
 Воздвигал Гавриил?

И не ты ли царишь над Востоком доныне?
 Развернися, восстань —
И восстанет Ислам, как самумы пустыни,
 На священную брань!

Проклят тот, кто велений Корана не слышит.
 Проклят тот, кто угас
Для молитвы и битв, — кто для жизни не дышит,
 Как бесплодный Геджас.

Ангел смерти сойдет в гробовые пещеры, —
 Ангел смерти сквозь тьму
Вопрошает у мертвых их символы веры:
 Что мы скажем ему?

Огромный, красный, старый пароход
У мола стал, вернувшись из Сиднея.
Белеет мол и, радостно синея,
Безоблачный сияет небосвод.

В тиши, в тепле, на солнце, в изумрудной
Сквозной воде, склонясь на левый борт,
Гигант уснул. И спит пахучий порт,
Спят грузчики. Белеет мол безлюдный.