Александр Солженицын - Рассказы и крохотки

Теперь о „Захаре-Калите“. Здесь речь идёт о множестве, о сотне тысяч татар сразу, терзавших Русь двести пятьдесят лет подряд. Даже современный автор, окунаясь в ту историю и пытаясь воссоздать ту тональность, не может не отразить в своём языке и в своих образах эмоционального накала той битвы и понимания, которое было у русских людей тогда.

Ведь всеми признано сейчас, что весь немецкий народ несёт моральную ответственность за то, что допустил у себя гитлеризм. И по-моему, полезно всякому народу, вспоминая мрачные периоды своей истории, не гордиться ими. Когда русские войска давили польское восстание 1863 года, Герцен писал: „Стыдно быть русским!“ Сочувствие писателя всегда должно быть на стороне угнетённых и притесняемых, и Толстой сочувствовал горцам Кавказа, а не писал, что покорение Кавказа „прогрессивно“.

Как мне заверить Вас, что я чужд всякой национальной ограниченности и всегда на стороне тех, кому плохо? что я искренне сочувствую тому невесёлому положению, в которое татары попали после XVI столетия? что я от души желаю всякому народу нестеснённого развития?» [123]

…о Поле Куликовом. – Куликово поле (между Доном и Непрядвой) – место битвы 8 сентября 1380 г. русского войска во главе с великим князем московским и владимирским Дмитрием Ивановичем и монголо-татарского войска под началом темника Мамая.

…битва эта по Четырнадцатому веку досталась русскому телу и русскому духу дороже, чем Бородино по Девятнадцатому. Таких битв не на одних нас, а на всю Европу в полтысячи лет выпадала одна. Эта битва была не княжеств, не государственных армий – битва материков. – «Летописцы говорят, что такой битвы, как Куликовская, ещё не бывало прежде на Руси; от подобных битв давно уже отвыкла Европа. Побоища подобного рода происходили и в западной её половине в начале так называемых средних веков, во время великого переселения народов, во время страшных столкновений между европейскими и азиатскими ополчениями: таково было побоище Каталонское, где полководец римский спас Западную Европу от гуннов; таково было побоище Турское, где вождь франкский спас Западную Европу от аравитян. Западная Европа была спасена от азиятцев, но восточная её половина надолго ещё осталась открытою для их нашествий…» Куликовская победа «была знаком торжества Европы над Азиею; она имеет в истории Восточной Европы точно такое же значение, какое победы Каталонская и Турская имеют в истории Европы Западной, и носит одинакий с ними характер, характер страшного, кровавого побоища, отчаянного столкновения Европы с Азиею, долженствовавшего решить великий в истории человечества вопрос – которой из этих частей света восторжествовать над другою?» [124]

На Каталаунских полях (на северо-востоке современной Франции, к западу от г. Труа) в июне 451 г. войска Западной Римской империи в союзе с франками, вестготами, бургундами, аланами и др. под предводительством Флавия Аэция разгромили гуннов и их союзников во главе с Аттилой, что привело к распаду гуннского государственного объединения.

К югу от г. Тура (на западе современной Франции) в октябре 732 г. франки под командованием Карла Мартелла победили арабов под предводительством Абдеррахмана ибн Абдиллаха, положив конец дальнейшему продвижению арабов в Европе.

Задолго, с высоты, мы увидели на другой обширной высоте как будто иглу в небо. <���…> рядом с ней привиделась нам как будто церковь, но странная, постройки невиданной… – На Красном холме Куликова поля в 1850 г. был установлен обелиск по проекту архитектора А. П. Брюллова. В 1917 г. закончено строительство храма Сергия Радонежского (архитектор А. В. Щусев). «Изучение старинных планов Куликова поля показывает, что в древности оно в доступном для полков виде достигало в ширину не более 2,5–3 км при длине (между пригодными для наблюдения возвышенностями) около 4 км. <���…> В литературе пространство Куликова поля, предназначенное для размещения полков, обычно преувеличивается в 2–3 раза». [125]

Да не Куликóво, а Кули ́ ково. Подле поля-то деревня Кули ́ ковка, – а Куликóвка вона, на Дону, в другу сторону. – Местное произношение внятно слышится в «Задонщине», написанной вскоре после Куликовской битвы, ещё при жизни Дмитрия Донского (то есть до 1389 г.). Например: «Не тури возрыкали у Дону великаго на пол Куликове». [126]

Нам без помех думалось о тех русоволосых ратниках, о девяти из каждого пришедшего десятка, которые вот тут, на сажень под теперешним наносом, легли и дóкости растворились в земле, чтоб только Русь встряхнулась от басурманов. – Именно это соотношение выживших и погибших в Куликовской битве принимает историк С. М. Соловьёв: «Когда, говорит предание, великий князь велел счесть, сколько осталось в живых после битвы, то боярин Михайла Александрович донёс ему, что осталось всего сорок тысяч человек, тогда как в битву вступило больше четырёхсот тысяч. Если историк и не имеет обязанности принимать буквально последнего показания, то для него важно выставленное здесь отношение живых к убитым». [127]

…едва ли не четверть миллиона русских, больше двухсот тысяч. – Из Коломны Дмитрий Иванович выступил с войском в 150 тысяч человек. На границе Московского княжества с великим князем соединился двоюродный брат Владимир Андреевич серпуховской и большой воевода московский Тимофей Васильевич с остальными полками. [128]

…не только черкесов и генуэзцев привёл Мамай, не только литовцы с ним были в союзе, но и князь рязанский Олег. (И Олега тоже понять бы надо: он землю свою проходную не умел иначе сберечь от татар. Жгли его землю перед тем за семь лет, за три года и за два.) – «Не соединился с Москвою один потомок Святослава черниговского, Олег рязанский: более других князей русских он был настращён татарами; ещё недавно княжество его подверглось страшному опустошению от не очень значительного отряда татар, а теперь Мамай стоит на границах с громадным войском, которого пограничная Рязань будет первою добычею в случае сопротивления. Не надеясь, чтоб и Димитрий московский дерзнул выйти против татар, Олег послал сказать ему о движениях Мамая, а сам спешил войти в переговоры с последним и с Ягайлом литовским. Говорят, будто Олег и Ягайло рассуждали так: „Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места, или в Великий Новгород, или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придёт, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами с его согласия разделим Московское княжество на две части – одну к Вильне, а другую к Рязани и возьмём на них ярлыки и для потомства нашего“». [129]