Ильяс Эфендиев - Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)

Через несколько дней после того, как Махбуб-ханум сбежала к Тофик-беку, - Тофик-бек жил теперь в другом доме, - мама пошла ее навестить. Она и меня взяла с собой, потому что знала, как нравится мне смотреть на Махбуб-ханум (она как-то раз сказала об этом подруге, смутив меня чуть не до слез).

"А тебе идет выходить замуж! - сказала мама, как только мы вошли. Еще красивее стала". Она наклонилась к подруге, что-то шепнула ей, и обе расхохотались. Да, мама была права, Махбуб-ханум стала еще красивее, мне показалось даже, что я никогда не видел более прекрасной женщины. Радость лилась из ее сияющих, счастливых глаз, и счастье, струящееся из глаз женщины, почему-то и меня делало счастливым...

ВСТРЕЧА С НЕЗНАКОМЫМ ГОРОЖАНИНОМ

Дедушка Байрам решил навестить свою мать - бабушку Сакину, которая сейчас жила в Курдобе, в зимнем доме. Узнав об этом, я стал приставать к дедушке, чтоб он взял и меня, ну а дедушка мне, как известно, ни в чем не отказывал.

Мама тоже не возражала. Папа, на мое счастье, был в отъезде.

Рано утром мы с дедушкой сели в фаэтон Габиба и в сопровождении Кызылбашоглы отправились в путь.

Мы миновали поля колосившейся пшеницы, спустились в долину и тут увидели: на дороге стоит фаэтон, а чуть поодаль - трое вооруженных всадников и перед ними невысокого роста человек, похожий на городского. Он курил, прищурив один глаз.

- Приветствую тебя, Байрам-бек! - сказал дедушке один из всадников, высокий белолицый мужчина.

- Здравствуй, Рзакулубек, - ответил на приветствие дедушка и спросил, показывая на незнакомого мужчину: - Что за бедняга попался вам в руки?

Так это Рзакулубек! Я столько слышал об этом разбойнике, безжалостном и жестоком!

- Нашел беднягу! - Рзакулубек усмехнулся. - Это же большевик! Сейчас мы его прикончим!

- Откуда ты знаешь, что большевик?

- Ребята мои дознались. Да вон и бумажка у него в кармане - на, погляди! - Он протянул дедушке какой-то листок, Дедушка прочитал.

- Да, большевик, - сказал он. - Ну и что?

- Как это, ну и что? - Рзакулубек опешил. - Это ж не люди: никого не признают: ни отца, ни мать, ни бога, ни пророка! Этот вот сукин сын ходил по селам и подбивал убивать начальников и беков!...

- Неправда, - спокойно возразил мужчина, - мы не сторонники террора.

- Вы не здешний? - спросил дедушка.

- Родом я из Гянджи, но с детства жил в Баку. И сейчас ехал туда.

Как мне хотелось, чтоб дедушка расспросил этого человека, кто он, что делал в наших краях, но дедушка не стал расспрашивать незнакомца.

- Отпусти его, пусть едет в Баку! - сказал он Рзакулубеку.

- Да ты что это, Байрам-бек?! Если б эта змея тебя поймала, думаешь, отпустил бы живым?

- Думаю, нет, - сказал дедушка. - Когда большевики придут к власти, они скорее всего не оставят меня в живых. Только оттого, что вы убьете этого человека, ровным счетом ничего не изменится.

Рзакулубек побагровел:

- Нет, Байрам-бек! Ты знаешь, я тебя уважаю, но этого гяура я убью!

Лицо дедушки стало холодным и строгим. Кызылбашоглы положил руку на револьвер.

- Идите! - чуть прищурившись, сказал дедушка незнакомцу. - Вы свободны.

Незнакомец снизу вверх метнул взгляд на Рзакулубека, мгновение колебался, потом быстрым шагом пошел к фаэтону. Фаэтонщик с места пустил коней галопом.

Рзакулубек горестно покачал головой.

- Эх, Байрам-бек! Ты его от смерти спас, а он тебе доброго слова не молвил! Зря ты не дал пришибить нечестивца!

- Трогай! - сказал дедушка фаэтонщику.

- Дедушка, - спросил я, когда немножко отъехали. - А если они догонят его и убьют?

Дедушка Байрам достал папиросу, зажег ее, не спеша затушил спичку и сказал:

- Не посмеют.

- Ну как, Габиб, - спросил дедушка, когда мы выехали в поле, по-прежнему в картишки режешься?

Габиб не ответил, улыбнулся смущенно.

Это был тот самый фаэтошцик Габиб, который вез папу с мамой, когда они бежали. Может, и фаэтон был тот же самый, а может, и другой... Когда-то у Габиба было три фаэтона, два из них вместе с лошадьми он проиграл в карты.

Мы ехали по бескрайним степям Карабаха.

- Габиб! - снова позвал фаэтонщика дедушка. - Говорят, ты хорошо поешь? Спел бы, а? Скучно что-то...

- Что ты, бек, какой я певец?...

- Ладно, не смущайся, спой...

Не было б, господи, ни меня, ни этого мира.

Ни этой грусти в душе тоже если бы не было...

Он пел так печально, так трогательно, и пение его совсем не вязалось ни с длинным его носом, ни с большими обветренными руками, державшими поводья коней. Лица его я не видел, он сидел к нам спиной, но я чувствовал, что печаль льется из самого его сердца. Было так страшно слышать этот страдающий голос: я слышал о Габибе, что он мошенник, гуляка, картежник, плясун... Почему же он так печально поет?

- Да... - задумчиво произнес дедушка, когда Габиб кончил петь. Кажется, это слова Хуршуд-бану?

- Она сочинила, Кыз-хан, - вздохнув, сказал Габиб. - Какая была женщина, царство ей небесное!... Мой отец у нее конюхом был. Семь дочерей имел. Так она всех их замуж повыдавала с хорошим приданым, каждая стала хозяйкой в доме. - Он щелкнул кнутом, взбадривая коней. - Я мальчишкой был, как сейчас помню, каждый праздник Кыз-хан велит готовить в восьмиведерных казанах плов с шафраном и всем беднякам посылает. А на Новруз-байрам и муку посылала, и рис, и сладости, да упокоит господь ее душу. Отец рассказывал, пока она в Шушу водопровод не провела, только мечтали о хорошей воде.

- А я слышал, что и красавицей была, - заметил дедушка,

- Да, отец говорил, видная была женщина.

Через много лет, когда я стал уже разбираться в поэзии, я не раз вспоминал, с каким пылом, с каким уважением говорил о поэзии и поэте простой фаэтонщик, мошенник и картежник. В душе фаэтонщика Габиба, вся жизнь которого прошла на этих пыльных дорогах, жила некая грустная тайна, тайна эта живет, наверное, в каждом из нас. Иначе откуда столько тоски в мугамах? Откуда безграничная грусть в голосе красавца-певца Хана? Почему моя мама, простая женщина, так печально задумывается, слыша пение? Почему, когда папа, сдержанный, расчетливый человек, читает Коран, лицо у него становится трогательным и беззащитным? И почему дедушка так тяжело задумался, когда слушал печальный мугам, дедушка, умеющий на полном скаку подстрелить двух джейранов? В моей замкнутом маленьком мирке я с особой силой ощущал эту всеобщую грусть, и врожденный мой пессимизм все больше и больше усугублялся. Мама шутила, что меня съедает "мировая скорбь". Я до сих пор не знаю точного смысла этого выражения, но думаю, что дело не только в особенностях моей натуры. Дело в том, что печаль всегда таится в уголке нашего сердца...

В КУРДОБЕ.

СТРАХ ПЕРЕД ЧЕРНЫМ КАМНЕМ

Когда мы подъехали к Курдобе, уже спустились сумерки, тянуло дымком тлеющего в очагах кизяка. В село возвращалось стадо, мычали коровы, телята, лаяли собаки. На равнине, покрытой колючками, паслись расседланные верблюды...