Эльчин - Смертный приговор

Но однажды под вечер студент Мурад Илдырымлы сидел в комнате старухи Хадиджи, рубил мясо, и вдруг калитка заскрипела. "Баланияз пришел..." - в тот же миг сказала старуха Хадиджа, будто у калитки был язык и она сообщила старухе Хадидже, что пришел не кто-нибудь, а именно Баланияз.

Старуха Хадиджа встала, бросила беспокойный взгляд на свежую баранину, которую только что начали рубить на пеньке, будто боялась, что Баланияз прямо сейчас съест половину. Студент как обычно сидел, скрестив на паласе ноги, ему было неудобно встать и уйти (не будешь вскакивать, кидать секач, убегать), но и вот так сидеть на чужом паласе с секачом, над пеньком, над мясом было еще неудобнее. Баланияз вошел и увидел его над пеньком с секачом в руке. Старуха Хадиджа сказала: "А-а-а, добро пожаловать... С чего это ты?" - "С чего это"... - как бы передразнил Баланияз. - Что, я не хожу, что ли?..." Голос Баланияза походил не на мышиный писк, а на кошачье мяуканье, и вообще Баланияз, оказывается, был похож не на мышь, а на кота - низенький, полный, круглолицый, голубоглазый и большие, остроконечные уши, не подходящие к его малому телу. Студент Мурад Илдырымлы хотел встать и выйти, но старуха Хадиджа не пустила (не хотела оставаться с сыном с глазу на глаз?).

Баланияз сел на одну из трех табуреток, старуха Хадиджа села на вторую, а студент Мурад Илдырымлы, сгорая от стыда (обливаясь потом), тупо продолжал рубить мясо, и старуха Хадиджа сказала: "Ты знаешь, какой хороший парень этот студент? Знаешь, как он мне хорошо помогает?... Газеты покупает, мне отдает на кульки. Вот мяса купил, я ему обед приготовлю!... А ты-то как?" Баланияз ответил: "Хорошо". Мать спросила о детях, Баланияз ответил: "Хорошо". Мать спросила про жену, и в этот момент Баланияз, внезапно устремив взгляд на плинтус у двери, сказал: "Дырку надо заделать! Конечно! В нее мышь пролезает!" И старуха Хадиджа,' и студент Мурад Илдырымлы невольно посмотрели в ту точку, куда уперся взгляд Баланияза, и увидели там едва различимую дырочку, и старуха Хадиджа в изумлении и страхе взглянула на сына. Баланияз внимательно прислушивался к чему-то, и какое-то время они просидели так, в безмолвии, секач замер в руке студента, он не осмеливался нарушить тишину. Наконец Баланияз сказал: "Это мышь... - И улыбнулся. - А вы не слышите? - Снова внимательно послушал. - Точно! Мышь!..." Старуха Хадиджа сказала: "А-а-а... У нас ведь мышей не бывало..." Баланияз с откровенной гордостью сказал: "Эх, да мышь разве остановишь? Да никогда! В Италии провели эксперимент (вот какой умный и грамотный был, оказывается, Баланияз): крысу сунули в унитаз на двадцатом этаже и спустили воду, конечно! Знаешь, что произошло? Крыса вышла живой на первом этаже!" Старуха Хадиджа поняла суть "эксперимента" иначе. "Вот это да! - сказала она. - Ты смотри, какие в Италии уборные чистые, а!..." Баланияз с неохотой отвел голубые глаза от мышиной норы, укоризненно взглянул на мать. "Это не главное, - сказал он. - Ты подумай лучше о крысе, какая она выносливая..."... Потом Баланияз снова внимательно оглядел комнату, внимательно прислушался, пару раз скосил глаза на мясо, но ничего у матери не попросил и, как внезапно явился, так же внезапно встал и ушел. После ухода Баланияза старуха Хадиджа, скомкав обрывки газет, оставшиеся от кульков, стала пихать их в указанную сыном дырочку и с бесконечной печалью сказала: "Подумать только, я всегда мышей боялась... И у его отца, бедняги, как увидит мышь, волосы вставали дыбом. В кого же он-то пошел, а? Почему он стал мышей-то ловить?..."

И в ту самую ночь к студенту Мураду Илдырымлы постучалась серая кошка в пальто, шарфе, шляпе. Из-под шляпы по бокам вылезали навостренные большие и волосатые уши, голубые кошачьи глаза сверкали ненасытностью, и студент Мурад Илдырымлы понял, что сам он - мышь и кошка будет его самого рубить на доске секачом. Потом студент догадался, что и Хосров-муэллим - мышь, длинная, худая, облезлая мышь, и эта мышь - Хосров-муэллим, - рыдая, упал в ноги кошке Баланиязу: "Меня детишки ждут!" И прекрасные горы, и бескрайние леса превратились в мышиные норы, и бабушка студента Мурада Ил-дырымлы тоже была мышью, ее редкие зубы стучали от страха перед кошкой Баланиязом, и бабушка тоненьким голоском, трясясь, показывала на мышь - Хосрова-муэллима и говорила студенту: "Пусть его ест! Пусть его ест, а мы убежим..." И бабушка-мышь не стала ждать внука, оставила его одного, сбежала...

И в ту ночь студент Мурад Илдырымлы, проснувшись в поту, до утра не мог уснуть, его томил запах подушки и одеяла, мучило капанье крана во дворе, пугала тьма, давили стены маленькой комнаты, он чувствовал себя самым забытым, самым покинутым существом на свете, и ему казалось, что реальность - это то, что он видит сейчас, а жизнь в реальности - обман. А из двери старухи Хадиджи слышалось ее спокойное и безмятежное дыхание. Зубные протезы на ночь она опускала в стакан с водой (в стакане было их место и днем, когда старуха ела, потому что жевать ими было совершенно невозможно), время от времени она чмокала губами во сне, и ее спокойное дыхание и чмоканье были звуками из нереальной жизни...

... Тело старухи Хадиджи привезли из мечети, и когда ее сняли с грузовика, занесли в дом, махаллинские женщины снова подняли плач. Хосров-муэллим подошел, сел за стол рядом со студентом Мурадом Илдырымлы и как всегда молча оглядел всех махаллинских мужчин по очереди и уставился на моллу Асадуллу. Молла Асадулла бормотал себе под нос Коран, слюнил палец, переворачивал страницу. Потом пришел Мышь-Баланияз и, не дожидаясь, пока ему станут выражать соболезнование, сам стал соболезновать махаллинским мужчинам, извиняться.

- Царствие ей небесное! Дай бог вам терпения! Конечно! Да будет это горе для вас последним!... Рабочий человек я, да... Опоздал. Мы на объект ходили. Царствие небесное. Да, конечно, работы у нас много, очень! Царствие небесное!

Баланияз сел за стол и начал внимательно оглядывать каждый уголок двора. А кран все капал и капал, и студенту казалось, будто все это было и раньше когда-то, а теперь повторяется, будто однажды уже умерла старуха Хадиджа, и было траурное застолье, и так же старуху Хадиджу оборачивали синеватым одеялом, которым по ночам укрывался студент, и так же привезли ее из мечети, и Баланияз тогда уже приходил, выражал соболезнование махаллинским мужчинам, извинялся за то, что у него много работы, и молла Асадулла второй раз читал Коран по старухе Хадидже, и во время прежнего траурного застолья вот так же капал кран.

Тут студент Мурад Илдырымлы понял, что опять грызет ногти, и быстро вынул палец изо рта. Махаллинские подростки (они из-за траура в махалле не ходили в школу) поставили чай перед мужчинами (в том числе и перед студентом). Беспроволочный телеграф махалли сделал свое дело: бывшие жители махалли, получившие теперь новые квартиры в бакинских микрорайонах - в поселке Ахмедлы, на восьмом километре, на Мусабекова, в Гюнешли и других окраинах, - шли и шли во двор, мужчины здоровались за руку, выразив друг другу соболезнование, садились за стол, женщины поднимались в дом, в комнаты студента и Хосрова-муэллима, а тело старухи Хадиджи лежало в ее собственной комнате.