Эльчин - Смертный приговор

Постучали в дверь, вошли трое, приказали сонному Хыдыру одеваться, увели Хыдыра... Десятилетний ребенок сразу понял, что трое пришли не с добром, и скорее удивился, чем испугался: после того прекрасного слова "замечательно", после прекрасного жареного мяса, после "все будет отлично" и поднимаемого Хыдыром вверх большого пальца внезапный, в полночь, приход троих, их неуважительное обращение с Хыдыром... Растерянность. Десятилетний ребенок был растерян и пришел в себя лишь, когда эти трое уводили Хыдыра из комнаты.

Сбросив толстое одеяло, Абдул вскочил и закричал как безумный... Хыдыр, обернувшись, посмотрел на Абдула в свете десятилинейки: "Не бойся... Я вернусь!" Абдул успокоился. Потому что кто же мог сделать что-нибудь плохое такому сильному человеку, как Хыдыр? (Маленький дурачок Абдул слышал о дедушке Сталине только прекрасные сказки: дедушка Сталин знает семьдесят два языка; дедушка Сталин - друг советских спортсменов, это часто повторял бедняга Хыдыр; дедушка Сталин, увидев на Курском вокзале голодного мальчика-сироту, заплакал и насовсем подарил мальчику свою машину... Но что любимый дедушка Сталин волк, - откуда это было знать маленькому дурачку?) В свете десятилинейной лампы в лице Хыдыра виделась такая ласка, в улыбке было столько родного, а лица, жесты, слова трех пришельцев были так грубы, холодны, чужды, что Абдул хоть и успокоился, но заплакал.

С улицы раздался стук захлопнувшейся автомобильной дверцы, машина тронулась, и шум ее удалился от дома вместе с Хыдыром. Конечно, в ту снежную зимнюю ночь 1939 года десятилетнему ребенку не приходило в голову, что машина увозит Хыдыра в никуда, навсегда; десятилетний ребенок не мог предвидеть, что с этих пор он будет, полуголодный, одинокий и беспомощный, расти у своей старой, обессилевшей тетки... Что сам себе с десяти лет в своей свободной и счастливой стране он будет зарабатывать на хлеб, что, кроме него самого, ему больше никто не поможет...

Все проходит, и все на самом деле прошло, минуло, кануло. Он никогда не рассказывал об этом ни бедняге Ордухану, ни Севиль, ни, конечно, маленькому Абдулу. Удел жизни Абдула Гафарзаде только его удел, и горькие воспоминания принадлежат одному ему; каждый должен уметь нести свою судьбу на собственных плечах.

Два дня назад был дождь, и земля по обе стороны единственной асфальтовой дороги на кладбище еще не высохла, там и тут стояли маленькие лужицы, было грязновато. Но и лужицы, и грязь, странное дело, будто вносили нужные душе штрихи в картину кладбища Тюлкю Гельди, потому что в этот апрельский день Абдул Гафарзаде, медленно шагавший по кладбищу, соединив руки за спиной и выпятив грудь, чувствовал в себе и вокруг какую-то противную сухость, никогда им прежде не ощущавшуюся, даже могильные камни казались превратившимися в сухой-пресухой песок, готовый рассыпаться. И тело Абдула Гафарзаде и его внутренности были как сухой песок в песочных часах вот сейчас все просыплется на асфальт; хоть он и выпил два стакана чаю, но во рту тоже была сухость, и она будто переходила в мысли, раздумья, воспоминания, и вот теперь и мысли, раздумья, воспоминания превратившись в абсолютно сухой песок, рассыплются вместе с могильными плитами.

Внезапно возникшее ощущение сухости все усиливалось, Абдулу Гафарзаде стало казаться, что и нос его, и уши, и глаза, и волосы наполнились абсолютно сухим песком, он даже готов был поднять руки, чтобы вытрясти песок из волос, стряхнуть с ушей; ощущение сухости пересилило всегдашнюю сдержанность Абдула Гафарзаде, и он быстро, чуть не бегом, помчался к роднику, который три года назад велел оборудовать посреди кладбища, у дороги...

Два дня назад перед родником стоял молла Асадулла и, положив коричневую бухарскую папаху на каменное обрамление родника, неторопливо умывался. Увидел, что идет Абдул Гафарзаде, отошел от воды в сторону и нежными, как у девушки, руками стал поглаживать белоснежную короткую бороду. Два дня тому назад у родника Абдул Гафарзаде по всей форме поздоровался с моллой Асадуллой.

- Ас-салуми алейкум, молла даи.

Молла Асадулла знал, что директор управления кладбища - один из главных людей в Баку. Сват Абдула Гафарзаде (говорили, будто он писатель) Муршуд Гюльджахани одно время жил в одном дворе с моллой Асадуллой, был неприятным, бестолковым типом, как он стал писателем, Аллах знает... Молла Асадулла, хотя и издали, знал семью Гафарзаде и потому всерьез принял полуиронический-полушутливый привет Абдула Гафарзаде (понимал, что шутки с такими людьми для него хорошо не кончатся!) и ответил на привет полным набором:

- Алейкум ас-салам ве рехметуллахи ве берекетуху дадаш15.

Абдул Гафарзаде не был близко знаком ни с одним из молл, приходящих на кладбище Тюлкю Гельди, и вообще ему не нравились моллы, потому что сейчас истинных молл можно пересчитать по пальцам, большинство мошенники, деньги зашибают. Абдул Гафарзаде, особенно в последнее время, очень интересовался религией. По вечерам, когда они с Гаратель бывали вдвоем и Гаратель тихо лежала на диване с закрытыми глазами, Абдул Гафарзаде сидел в кресле, попивал индийский чай с кардамоном, заваренный собственными руками, читал книги о религии. И приходил к выводу, что религия это одно, а предрассудки - другое: религия - серьезное дело, а предрассудки - темнота и невежество.

Чтобы кого-нибудь знать, личное знакомство не обязательно. У Абдула Гафарзаде были сведения о моллах, участвовавших в похоронных обрядах и зарабатывавших деньги на Тюлкю Гельди, он хорошо представлял себе, что за птица этот молла Асадулла, стоящий сейчас против него перед родником, и поэтому продолжил шутку:

- Что значит "риба", молла даи?

Молла Асадулла не вздрогнул, не захлопал глазами, напротив, ответил Абдулу Гафарзаде тоном учителя:

- "Риба" - это выдача денег под проценты, дадаш, то есть ростовщичество. Говоря нашим современным языком, дадаш, "риба", то есть процент долга, - вещь запрещенная, дадаш, и не только "риба", но и все, в чем есть малейший элемент "риба", запрещено - к примеру, лотерея. Вот так, дадаш!...

- Да ну?... Молла дай, дорогой, а что, и в Коране об этом написано?

- Конечно, написано, дадаш, конечно! А как же. В Коране говорится: "Аллах сделал торговлю праведной, а ростовщичество - неправедным". А в другом разделе говорится, дадаш: "Аллах уничтожит изобилие товаров, приобретенных путем ростовщичества, а изобилие товаров, отданных в подаяние, умножит".

Да, человек действительно венец творения и самое удивительное существо на свете: Абдул Гафарзаде отлично знал, что этот кроткий, благостный, набожный молла Асадулла все четыре из четырех лет войны брал в залог под проценты у жен, детей, чьи мужья, отцы, сыновья, братья сражались на фронте, были убиты, пропали без вести, - он брал у них в залог последнее золотое колечко, часы, ожерелье и за четыре года набрал золота с царскую казну. Большинство женщин, которые ради хлеба ребенку закладывали Асадулле под большой процент последнее золотое кольцо, потом не могли найти денег, чтобы выкупить свое кольцо обратно. Кольцо, оставшиеся от предков золотые часы, ожерелье, браслет, серьги - все оставалось шапочнику Асадулле. Асадулла в то время шил папахи, как молла он стал промышлять потом, через много лет после окончания войны, во время Н. С. Хрущева.