Виктор Эмский - Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину

Сразу же после границы начались маневры. Сбивая со следу коварных агентов империалистических разведок, эшелон сначала свихнул на юг, к Одессе, потом среди ночи, круто вдруг сменив направление, рванул на север - через Львов и Вильнюс, аж до самого Пскова, где, опять же под покровом темноты, взял наконец истинный курс - на юго-восток, за Волгу, к стартовым площадкам самого засекреченного полигона в мире. Ехать пришлось, почитай, через всю страну.

Стучали на стыках колеса, радостными возгласами встречали сослуживцы солдатика самых прекрасных девушек на свете, но Витюша в этих восторгах, увы, уже не участвовал. Черт его знает, как это произошло - то ли съел что-то не то, то ли надуло злым ветром, но сразу же после Бреста все лицо Витюши обметала какая-то пузырчатая, гнойная, засыхающая струпьями, дрянь. Болячки невыносимо зудели. А тут еще, в довершение всего, прямо-таки нелегкая дернула солдатика обратиться в санчасть. "Эти инфехсий!" - ужаснулся чучмек Бесмилляев и безжалостно, буквально с ног до головы, расписал Витюшу ляписом. Теперь уже днями и ночами Эмский пластом лежал на нарах. Высовываться в окошко не было никакого желания, особенно после того, как он услышал в свой адрес: "Девки! Глянь какой марсианин! Глянь какой зеленый, етитский корень!" - "Ничего они не понимают, - утешал его Зашифрованный Зюзик, - зеленый цвет - самый прекрасный, самый оптимистический свет во всем мироздании. А что касается твоего нового стихотворения, то в третьей строчке взамен слова Россия я бы рекомендовал тебе употребить словосочетание - мое дорогое, вовеки незабвенное Отечество ". "Ты чего, сдурел, что ли?! - нервничал Витюша. Это же весь ритм нарушит! Это не по правилам!" - "Ну и что, что не по правилам, - упорствовал Зюзик. - Зато как хорошо!.."

Миновали Тамбов. Долго вслед эшелону махал замасленной армейской шапкой демобилизованный солдат Дедулин, стоявший на крыше трактора. Когда он наконец скрылся из виду, Витюша вынул из кармана подаренную Дедулиным гайку и со слезами на глазах понюхал ее. "Ну чего ты ее все нюхаешь и нюхаешь? - ревнуя, зашипели часики. - Ну объясни мне, пожалуйста, чем она таким особенным пахнет!" И Витюша, уже с трудом сдерживаясь, скрипел зубами: "Тебе этого не понять!"

Чаша терпенья переполнилась, когда подъезжали к Волге. "Ну, хорошо!" - сказал Зюзик. - "Если уж так хочешь, шут с тобой поступай в Литературный. Договоримся так: ты будешь творить, а я буду осенять тебя гениальными замыслами. То есть, я стану твоим творческим гением. Но только чур! - не поэтическим!" - "А каким же?!" - подскочил Витюша. - "Ты станешь единственным в мире теоретиком и практиком социалистического мфусианизма." - "Что-о?!" - взвился Витюша и на этот раз не только засунул этого засранца в мыльницу, но еще и завернул его в сопливый носовой платок, а мыльницу - в полотенчико: это чтобы он там сидел, говнюк, и не вякал, елки зеленые!

Больше никогда в жизни рядовому Эмскому так не спалось, как в том эшелоне. Не мешал даже чудовищно храпевший рядом Гриша Непришейкобылехвост. Снились несусветные, пугающе реалистические сны. Как-то однажды приснился большущий черный котяра Кузя с дырой во лбу, до странности напоминавшей дырку в его пятке, ту самую, что осталась после Митькиных манипуляций с пассатижами. Снилось гулявшее само по себе пальто о четырех пуговицах, с хлястиком. Пальто вынимало из кармана паспорт и декламировало: "Читайте, завидуйте, я гражданин Сове... Совершенно Секретного Союза Парадигм!" Снился стойкий коммунист Тюлькин, которого брал в плен не менее стойкий и советский (в душе) оловянный грузин Хвамылия. "Комар в жопу!" - грозно кричал он, размахивая эмалированной кружкой с отбитыми краями. Часто снилась гражданка в смысле послеармейской неописуемо прекрасной жизни. Она была хоть и туманная, но зато с самыми большими в Ленинградской области грудями и могучими, как у Христины Адамовны, ручищами. Гражданка обнимала Витюшу самым крепким на свете объятием, причитая в голос: "Возвернулся, прынц датскый! А уж я-то ждала-ждала, уж я так-то ждала - изо...жданилася!" И солдатик, пугаясь, глядел снизу вверх и действительно видел над собой беломраморный бюст незабвенного идеолога. А однажды пригрезился Витюше совершенно ослепительный старшина батареи Сундуков. В адмиральском, с золотыми шевронами, кителе он стоял за штурвалом научно-фантастического летательного аппарата, по борту которого, то ли в качестве названия, то ли в качестве лозунга, было начертано: "Дембиль неизбежен!" Обнаружив Витюшу с высоты соколиного полета, Сундуков стремительно снизился и, тормознув, проскрежетал своими челябинскими челюстями: "Зу тубуй, рудувуй Мы, тфа нарада унэ учэредь!" Витюша вскрикнул и проснулся весь в поту, с бешено тарахтящим, как телеграфный ключ в руке лейтенанта Скворешкина, сердцем. Было темно. Страшно, с захлебами, всхрапывал Непришейкобылехвост. Витюша посмотрел на светящийся циферблат, поднес часики к уху - уж не стоят ли? - и вдруг услышал:

"И ты знаешь, что этот мерзавец натворил?"

"Кто?"

"Твой Шпырной! Он - испортил меня!"

"Это как это?" - удивился Витюша.

"Я же говорил, говорил ему: не смей во мне ковыряться ножиком. Не послушал. Ковырнул! И вот результат: я никак не могу вспомнить каким образом осуществляется ретрансформация. В данном случае я имею в виду возвращение в исходное состояние!"

"Из часиков - в Зюзика?"

"Ну не в старшину же Сундукова!"

"А смог бы?"

И тут началась такая истерика, что рядовой Эмский засунул чокнутые часики от греха подальше под подушку, а сам перевернулся на другой бок и еще крепче заснул. И вот ведь что удивительно: ему опять приснилась летающая тарелка. Только на этот раз уже не Сундуков, а он, Витюша, стоял за штурвалом боевой космической машины. И над головой сияло солнце, а внизу, золотясь куполами и шпилями, как в стихах Пушкина, красовался град Петров: Свердловская набережная, площадь Ленина, крейсер революции "Аврора", Кировский мост... Послушная рулю машина величаво проплывала над Невой и свежий, пахнущий корюшкой, ветер с Балтики шевелил Витюшины волосы. И от избытка чувств он на мотив песни "И по камешкам, по кирпичикам" пел: "Ни фига, Витек, просморкаемся! Еще целая жизнь впереди!" Слева по набережной, параллельно рифмуясь, - АА ББ - в четыре ряда двигался автотранспорт. Маленькие, еще меньше чем Зюзик, человечки торопились по своим делам. Один из них - в военной форме, в фуражке, размахивая руками, как на митинге, свернул на площадь Декабристов. "Да ведь это же товарищ Фавианов, репетирующий поэта революции Маяковского!" - запоздало обрадовался рулевой Тюхин - "Как это тут, елки зеленые, чтобы это... чтобы повернуть назад?" И суетно желая пустить пыль в глаза бывшему однополчанину, ткнул наугад в одну из кнопок на пульте, и корабль, вздрогнув, метнулся вдруг по безумной параболе влево и вверх, и на страшной скорости врезался в купол Исаакиевского собора!.. И только золотая вспышка, только горький гаснущий голос: "Эх, рудувуй Мы, нэ сберег ты ввэрэнную мне буевую тэхнику!.."