Асар Эппель - Разрушить пирамиду

Золя, как видим, излагал случившееся тоже с помощью простых и общеупотребительных сравнений, ибо сравнения эти были для обоих единственно точны и единственны, и, оказалось, он и она самым достоверным образом сумели описать мгновения своего краха.

Они понимали друг друга.

Они уже верили друг другу.

И робкое доверие это скрепила пролитая им и ею кровь.

Совсем отворотясь, стал переводить дыхание он, и опять настала ее очередь. Но тут как бы заплакал какой-то ребенок. Она сперва метнулась к плачу, однако оттуда за-приговаривала что-то ее мать, и Люда сбивчиво, словно наперекор начавшейся там, откуда был плач, возне, опять стала рассказывать и совершенно ненамеренно нашла для исповеди на редкость убедительную форму - санитарно-просветительную, - которую удивленно прослушала в первые дни пребывания в родильном доме и, пересказывая теперь, ожидала встретить тоже удивление.

Знаешь, говорила она, ч т о оказывается представляет из себя мужской и женский организм? Но про мужской сообщать не стала, потому что, кроме слова "живчик", ничего о нем не запомнила, а про женский повела рассказ подробно. И про первичные и вторичные признаки, и про созревание девочек, и про месячные очищения. Ты послушай, сказала она, ч т о всегда почему-то происходит: у нас, у девушек, созревает яйцо, но ты не думай, что оно как куриное, - оно махонькое, но оно созревает, оно все время берет и созревает, и если в это время на него нападет из мужчины живчик, - и как он такое махонькое находит? - оно, как мы по анатомии проходили, оплодотворяется, и начинает получаться девочка.

- А мальчик?

- То есть или мальчик!

Она смешалась. Оказывается, если хочешь со всей откровенностью объяснить, как все было, язык сам собой словно бы начинает выпутываться. Но зачем? Она же рассказывает все как было.

А было все вот как.

Тот ополченец воспользовался ее как бы обмороком и сразу стал искать с ней случайной встречи, и сделал все так, что эту встречу нашел.

- Через мои внешние половые органы, - не поднимая глаз, сказала она самое страшное, - он пустил в мои внутренние половые органы из своих внешних половых органов живчик, и этот живчик - а они такие масенькие и вертучие, делая в моем организме спиралеобразные движения, достиг моего созревшего яйца, и стала получаться девочка... которая теперь... в той комнате...

- Почему?

- В той комнате?..

- Нет. Почему стала получаться девочка, а не мальчик?

- А ты хотел мальчика? - бессмысленно спросила она, подняв в смятенье глаза и сразу увидев повернутые к ней розовые швы.

И, захлебываясь, разрыдалась.

Он опешил. Вернее, ужасно испугался, увидев забле-стевшие многими слезами чистые глаза рассказывавшей всё как есть Люды. Ведь все было правдой, ведь иначе оно произойти не могло - про это же можно прочесть в специальной книжке. Потому что, хочешь ты или не хочешь, но при любой формации, даже в самом передовом обществе, земля без спросу встает дыбом, и живчик, спиралеобразно вихляясь, неукоснительно пробуравливает оболочку непременно созревающего ко времени яйца.

И Золя, чтобы она перестала глотать горькие свои слезы, сбивчиво заговорил:

Очнулся он оттого, что на нем лежал мужчина, разжимавший ему ножом стиснутые зубы. Золя, пытаясь что-то сказать, зубы разжал сам и заворочал неповоротливым отчего-то и неслышным языком, а нож, прорвавшись в рот, в язык Золю уколол. Мужчина, который как бы обшаривал Золин рот, сказав, "фиксатый, а то как же!", поволок его в сторожку, и Золя опять забылся. Он то забывался, и в забытьи норовил уйти в свою часть, то приходил в себя, и тогда тоже хотел уйти к своим. Но уйти не получалось. В забытьи - потому что это было в забытьи, а когда приходил в себя - потому что опять терял сознание.

Потом, когда мужчина отпустил его за золотой зуб и он стал пробираться к своим, оказалось, что вокруг лес. А в лесу он был впервые в жизни, до этого считая лес чем-то вроде нашего парка.

- А они отличаются? - спросила Люда.

А лес от парка отличался. В парке трава и деревья, а кустов мало. А в лесу - деревья, много кустов и совсем другая трава, и аллей нету, и когда нету тропинок, а их, оказывается, нету вообще, то под травой не виднеются болота, всякие рытвины и ямы, а также те, кто ушмыгивают из-под ног. В лесу хоть днем, хоть ночью столько комаров, что просто не знаешь, как спасаться, когда ты очнулся, и как спастись, когда ты в беспамятстве. И вытерпеть их нету сил.

Так что находиться в беспамятстве было даже лучше. Но в лесу еще по ночам роса, и поднимаешься, когда очнулся, с травы весь измокший, но легче, правда, распухшей щеке. Ведь после того, как мужчина-лесник зуб выломал, щека набухла...

- И у меня, - шепнула Люда. - Сперва одна молочная железа, а потом другая, а потом сразу все туловище!

- Я не об этом! - сказал Золя в сторону.

Щека у него опухла с нестерпимой зубной болью. Боль эта пропадала с забытьем, но очнуться от забытья заставляла тоже боль. Она ударяла в голову, когда он оступался, останавливала дыхание, когда он прихлопывал на распухшей щеке или на шее комара, а потом, даже когда слегка чесал укушенную щеку. Он был в лесу, а не в парке, он не знал куда идти, он был контуженный. Но самое страшное, что у него болели зубы, и все лицо раздуло, и он видел его в лужах перекошенным.

Оно было почти какое теперь (Люда не подняла глаз), только хуже и в щетине.

- Что же ты ел?

- Разные ягоды.

В лесу, оказывается, много ягод и сырых грибов. И малины. И еще по ночам в лесу у всех светятся глаза. Все время у кого-нибудь светятся. А ягод вообще-то много.

- Я тоже сперва думала, что пятно от ягоды...

Зубы стали болеть так, что взять себя в руки было уже невозможно. Поэтому он пошел, не прячась, а если встретит немцев, то кинется на них и убьет, а они пускай убьют его. Но немцы не встречались, зато, очнувшись один раз под деревом, он увидел немцев над собой. Он вскочил, чтобы броситься на захватчика, но захватчик засмеялся и, точь-в-точь боксер, спокойно и страшно двинул ему кулаком в раздутую щеку...

Снова раздался детский плач, и она бросилась пеленать младенца. Освободив ножки от замаранной ткани, дитя тотчас засучило ими, и сучило все время, пока Люда проделывала пеленательные действия.

- Мама тоже ударила меня по щеке и сказала "шлюха", - прошептала она, вернувшись.

- А меня, когда потом я уже среди наших очнулся, снова ударили в зубы и сказали "предатель"... И по распухшей щеке бритвой брили...

- Я не шлюха, Золенька!

- Я не предатель!

- Золенька... я не шлюха! Если б я знала про живчики, я близко бы ни к кому не подошла!

- Я готов искупить свое временное пребывание на оккупированной врагом территории...

Золя теперь совсем повернулся к окну.

Ребенок снова заплакал.