Борис Екимов - Наш старый дом

Из этих рассказов и сложилась для меня жизнь тети Нюры - от малых лет до времен нынешних. А в годы последние она как-то разом одряхлела, много плакала, жаловалась всем: "Не могу работать... Хочу, а не могу. Лопату не держат руки большая, тяжелая. Иголку тоже не держат - маленькая. Столько вокруг работы, а я ничего не могу..." Жалуется и плачет.

Но это - уже много позднее. А в детстве - долгие вечера с рассказами о жизни всякой, какая была. Я слушать любил. Допоздна сидел, пока спать не прогонят. А тетя Нюра потом еще ставит тесто и не раз за ночь к нему поднимется, подобьет, укутает.

- Чего ты все сигаешь, - сердится дядя Петя. - Спать не даешь.

Утром она первой поднялась, стараясь не греметь, почистила печку и затопила ее, готовит завтрак, потом нас будит:

- Вставайте, пора.

День начинается. Надо спешить. Одним - в детский сад, в школу, другим - на работу. Лишь тете Нюре торопиться некуда. Она - домохозяйка.

В воскресенье мы спим дольше обычного, а тетя Нюра пирожки печет.

Праздники - для тети Нюры лишние хлопоты. Ко дням рожденья шьется какая-нибудь нехитрая обновка и печется знаменитый слоеный торт "наполеон", рецепт изготовления которого записали все соседки, но удается он лишь тете Нюре.

А уж Первомай, Октябрьские, Пасха, а особенно Новый год... Здесь и ночь не ночь.

Вечерами делали елочные игрушки: рисовали смешные рожицы на пустой, но целенькой яичной скорлупе; клеили цветные гирлянды, вырезали серебряные звезды, белые снежинки. Тетя Нюра весь год собирала листки цветной бумаги, фольгу от чая, складывая все в особую "новогоднюю" коробку.

Новогодние карнавальные костюмы для нас, ребятишек, - тоже ее забота. Немногие родители в нашем поселке о таких вроде бы пустяках заботились. Тем более время нелегкое: накормить бы детей - и слава богу. Да и не умели.

У тети Нюры - особый "карнавальный" коробок, где хранятся вырезки из журналов, рисунки, выкройки. Из маскарадных костюмов старшего брата помню "Обезьяну". Настоящая шкура на пуговицах, с длинным хвостом. Вроде сейчас - из Африки. Вся школа сбежалась ее глядеть.

Остались фотографии, детсадовские, школьные, где я - "Русский богатырь" с мечом и щитом, в кольчуге, в остроконечном шлеме, а еще - сказочный принц в короне, звездочет-волшебник, клоун в колпаке с бубенцами.

Какая радость, когда оденут тебя принцем, богатырем. Все глядят на тебя, завидуют. А потом ты получаешь "приз" - книгу с надписью: "За лучший карнавальный костюм".

Позднее другие матери, глядя на нас, стали перед Новым годом приходить к тете Нюре, советоваться. Она всем помогала. Порой и не просили ее. Помню, пришел соседский мальчишка, он сиротою возле деда с бабкою рос. Стоит у порога, глядит, как меня наряжают в "Богатыря". Конечно, завидно.

Тетя Нюра все поняла, говорит:

- Давай и тебя обрядим.

Буквально в минуту сыскала она старый полосатый халат, казахстанский, подвернула, подстрочила полы и рукава, кушаком мальчишку подпоясала, обмотала голову пестрой тряпкой, подрисовала усы, мочальную бороденку подвесила. И уже не соседский пацан стоял, а какой-то восточный хан с серебряной саблей на боку. Это было - чудо.

С девочками было еще проще: марля, вата, серебряная фольга, "золотая" корона - вот и "Снежинка", "Снежная королева", "Ночь", "Осень". Все было в тети Нюрином картонном коробке: багряные кленовые и желтые тополевые листья, сухие цветы - золотистые шарики иммортелей, бессмертники. Волшебный коробок, памятный.

Тетя Нюра на всех детсадовских и школьных елках была Дедом Морозом. В высокой красной шапке, в шубе, с бородой и усами.

- Здравствуйте, детки! - басит Дед Мороз.

А я вижу глаза. Не Деда Мороза, тети Нюры. Их не скроет ни шапка, ни мохнатые ватные брови.

- Здравствуйте... Я пришел к вам издалека...

Она рассказывала, как в молодости отличалась на карнавалах у себя на родине, в Сретенске да Самарзатоне.

- У богатых - бархат да шелк, - вспоминала она. - А я из простого... "Смычка города с деревней" - один костюм назывался. Тогда это было в моде: смычка рабочих и крестьян. Взяла обычное платье. Половину, сверху донизу, железной стружкой украсила. В мастерские пошла и набрала у токаря красивую стружку. Другую половину - хлебными колосьями. На одной ноге - лапоть, на другой - сапог. На голове - венок из колосьев со стружкой и серп и молот из картона. Мне дали первый приз - отрез на платье. А когда жили во Владивостоке...

Они и теперь где-то пылятся, на чердаке, в сарае, тети Нюрины заветные коробки с надписями, чтобы не спутать: "Костюмы", "Игрушки". Сколько радости было, когда открывали их... А вечерами мастерили черепашек из картона и ореховой скорлупы, пушистых цыплят из ваты, хлопушки. И у кого больше радости - у нас, у тети Нюры?

Белый снег пушистый

В воздухе кружится

И на землю тихо

Падает, ложится.

...............

Стали дни коротки,

Солнце светит мало,

Вот пришли морозы,

И зима настала.

Наша тетя Нюра была, в общем понимании, человеком малограмотным. Наверное, в "личном деле" ее, в графе "образование", стояла запись "н/н", то есть незаконченное низшее. Она успела проходить в школу, кажется, одну лишь зиму, а на другую, в январе, умерла ее мать, моя бабушка, Евдокия Сидоровна, не дожив до тридцати лет. Тетя Нюра осталась в семье старшей, младше ее - трое. У отца рука не сгибается, считай, калека. Значит, тетя Нюра - хозяйка. Все на ее плечах: стирка, уборка, еда. Один лишь хлеб столько сил отнимал: заведи, поставь, промеси, испеки.

- Мамина квашонка большая. Тяжело. Никак не могу тесто промесить. Попросила соседа Вавилова, он мне сделал поменьше квашонку. С ней управлялась. А в школу - некогда. Пробовала ходить, тогда по дому не успеваю, - вспоминала она. - Папа молчит, а я вижу... Не стала в школу ходить. А учительница меня любила. Она папе говорила: ей надо учиться обязательно, у нее способности.

Тетя Нюра рассказывает, вздыхает. Она и на склоне лет помнила много стихов. И все - хорошие. Посмотрит, бывало, зимой в окно и начнет:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь...

Особенно ей по душе были последние строки:

Шалун уж заморозил пальчик:

Ему и больно и смешно,

А мать грозит ему в окно...

Она лукаво улыбается и пальцем грозит.

То ли память у тети Нюры была лишь на хорошее, а может, тогдашние буквари были поумней, но декламировала она Пушкина, Тютчева, Некрасова, Никитина только светлую классику.

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной...

....................

И друзья-мальчишки,

Стоя надо мной,

Весело хохочут

Над моей бедой.

Лицо ее просто сияет, лучится добрыми морщинами. В строках этих для нее и радость, и грусть, потому что детство вспомнилось.

- У нас в Затоне каждую зиму снежные горы устраивали, высокие... С них все катались: и стар, и млад...