Виктор Ерофеев - Энциклопедия русской души

Мы никуда не продвинулись в наших рассуждениях, может быть, прежде всего потому, что по-прежнему впускаем в себя эту отраву местоимения "мы".

Мы убиваем без счету, но не только не каемся, но даже не помним. Пример с Катынью. Тот же Пушкин как национальный поэт участвовал в брошюре "На взятие Варшавы".

Сейчас происходит формирование той странной массы людей, которая расселена на территории России. Эти люди схожи в одном: они не готовы помочь друг другу. Но они не готовы помочь и самим себе. Говорят, русские щедры. Но грузинское гостеприимство сильнее русского. Говорят, русские -бессребреники. Но индусы еще более бескорыстны. Русских скорее объединяют дурные качества: лень, зависть, апатия, опустошенность.

Насрать. Не думать. Плыть в своей лодке.

сигареты

Конечно, если в начале -х Серый торговал сигаретами, то Серый -король.

А вы что об этом знаете?

Кто платил милиции за побел стен?

радость убийства

Русский раздирается между самоуничижением и волей к насилию. Помню, как у нас дома большой советский сановник вставал на колени перед нашей домработницей. Это его возбуждало до такой степени, что Пал Палыч превращался в пунцовое животное.

Трудно представить себе народ, который был бы более благосклонен к мучениям себя и других. Русский любит испортить другому жизнь, засадить в тюрьму или хотя бы измотать нервы. У русского глубоко в душе спрятано желание убивать. Русский всегда любил публичные казни. Всегда переживал и за палача и за повешенного. Он был пополам. Это и есть русский национальный театр, а МХАТ -- это только Чехов.

Нет ничего роднее блатного трафарета: убить, грабануть, пропить и в кабаке поплакать о душе, о любви. Серый уважал блатную музыку.

дружба народов

В советские времена фарцовщики уважали американцев и "бундес". Теперь -- прошло. Фактически "наши" никого не уважают. Традиционно не уважают соседей. Дружбу народов советские коммунисты насаживали показушно и насильно и по-своему были правы.

молитва

-- Бог, зачем ты сделал Серого?

-- Для потехи.

Когда Серый просыпался, я засыпал. С заспанным лицом он просыпался, а я засыпал. Когда я просыпался, он уже спал. Никак не получалось поговорить. Он был с детства обрюзгший.

сибиръ

Серый ушел в тайгу на целый день. Он открывал пивные бутылки большим пальцем.

-- Серый, это ты разбил окно?

-- Ну.

Серый жил с какой-то женщиной. У той был сын от первого брака, но Серый уже давно утопил его в Оби, чтобы малый не мешался.

-- Серый, поехали в Москву? -- сказала невеста с зубами.

-- Запросто, -- сказал Серый.

сестра

У Серого была сестра -- парикмахерша из Омска. Когда они напивались, он к ней приставал, рвал одежду, ища промежность. Ее звали Олей. Она хохотала. Ее промежность -- тоже. Серый ходил по двору и прятал деньги в коровьи лепешки, чтобы никто не догадался. А тетя Варя, их мать, залезая на пихту, кричала Серому:

-- Гитлера на тебя нет! Сталина на тебя нет!

-- Что б ты сдохла, старая, -- огрызался Серый.

-- Что б ты сам поскорей околел! -- кричала с пихты мать.

-- Ну, как тут с утра не пить? -- риторически спрашивала себя сестра и снова хохотала промежностью.

субботник

Серый отсидел за убийство десять лет, освободился, поехал в Москву на субботник. Серый любил прижигать соски проституткам американскими сигаретами.

-- Девки, -- говорил он проституткам, -- вы мне всю любовь истоптали.

есенин

Из книг больше всего Серый уважал Есенина.

масоны

Масоны поручили мне обмануть Серого. Евреи приказали мне сделать из него мацу. Американцы предложили мне расчленить Серого.

Я получил много заданий. Некоторые из них хорошо оплачивались.

Я стал агентом мирового заговора против Серого.

волки

Серого не устраивали ни правые, ни левые, ни военные ястребы, ни демократы. Ему нравились бритоголовые фашисты. Вот хорошие ребята. Охотнорядовцы, погромщики, большевики. С ними не скучно.

Я волновался за свою страну. Мне не хотелось, чтобы она превратилась в кровавое месиво. Мне надо было убить Серого. Убить Серого -- кастрировать Россию. Мне нравилась идея кастрированной родины.

уважение

Серый угонял автомобили. Случилось, проламывал головы хозяевам автомобилей.

-- Ну это так хорошо -- измываться!

Люди боялись и уважали его.

тишина

Серый притих.

как быстро спасти россию?

Раньше, когда в России зевали, крестили рты, чтобы черт не влез вовнутрь. Чтобы быстро спасти Россию, нужно заново крестить рот. Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Серый любил зевать. Он зевнул.

армия

В детстве Серый служил в армии и дослужился до того, что его наказали. Тюрьма лучше армии, но армия лучше тюрьмы.

равнодушие

Серый очень устал. Усталые люди -- равнодушный народ.

церковь

Серый зашел в церковь и в душе почесался. Серый перднул в церкви. Церковь осталась. Я тоже остался.

баня

Серый не любит мыться. Он моется с трудом. С сосков стекает гной-янтарь-смола.

-- Сколько кусков на рыло? -- бычатся "синяки".

-- УJбисто.

-- Ну, тогда заверни!

В паху у Серого затор: училки-педрилки и школьницы-мандовошки.

александр иванович

К Серому пришел Александр Иванович.

-- Серый, подъем! Серый встал, постоял.

дороги

Серый знал, что дорога -- это мучение.

деревенская жизнь

-- Сашок, -- сказал Серый, -- светает.

-- Темнеет, -- ответил мужик.

лучше не будет

Серый был очень подозрительным по жизни. Он правильно делал -- был подозрительным.

хлеб

Эти, которые пришли, они зачем пришли? Серый обнял родину. Но глаз был тухлый. Серый неспеша ел хлеб. Ему зачем торопиться? Хорошо бы еще кого-нибудь смутить.

менты

Менты попрятались в овраге. Они разделись и разбежались. Над оврагом долго стоял запах служебного пота.

любимый писатель

Русское отношение к слову провернуто через историческую мясорубку. Из такого фарша можно свалять любую котлету. Какому слову еще верят на Руси? Никакому. С другой стороны, почти всякому. "Я верю, что я не верю, что я не верю..." -- и так до бесконечности, но эта цепь обрывается в какой-то случайный момент, и тогда, как с ромашкой: когда "верю", когда "не верю".

Я не верю ни одному русскому слову: ни официальному, ни печатному, ни оппозиционному, ни независимому, ни бытовому -- каждое слово содержит в себе подвох, угрозу, насилие, опасность для жизни. Я научен, естественно, горьким опытом, но я невольно поддаюсь слову, потому что, как у всякого русского, у меня тоска по надежде.

В такой неловкой ситуации, с воспаленными нервными окончаниями я изобретаю для себя субъективно авторитетное слово, которое становится со временем авторитарным. Я ищу и пытаю его методом исключения из исключения: прогоняю через медные трубы, вывариваю в кипятке, проверяю на запретность и разрешенность, сверяюсь с друзьями, перечеркиваю и воскрешаю. Или, забыв обо всем, просто влюбляюсь в слово и верю ему "на слово".