Ксения Ершова-Кривошеина - Русская рулетка

После гражданской регистрации брака мы венчались в церкви. Шаферами у нас были Степан Николаевич Татищев и Дмитрий Васильевич Сеземан. Обручальные кольца для нас были сделаны Ириной.

Совершенно очевидно, что мой отъезд наделал шуму в Ленинграде и Москве, но в равной степени и мое появление во Франции вызывало у многих недоумение. Друзья в СССР во время моих сборов вопросов не задавали, сама я отвечала им одинаково заученно, но мне не очень-то верили. Пересуды о том, кто такой Никита, что это за "птица", к которому выпускают жениться из СССР, слышались за моей спиной. Мой приезд вызвал и в Париже такую же реакцию: "Кто она такая, что ее выпустили выходить замуж, да еще к Н.К.?" Подобные разговоры и слухи были присущи эмигрантам третьей волны, именно они больше всего интересовали "николая ивановича". Я помню, что мы решили с Никитой ни перед кем тогда не излагать своей истории, подозрений и домыслов мы все равно не рассеяли бы. У многих из них было патологическое стремление всех уличать в сотрудничестве с КГБ. Это вполне могло иметь отношение и ко мне.

Весь план дальнейших действий был выработан Никитой.

После заключения нашего брака мы подали документы на получение мной французского гражданства, его тогда оформляли в течение одиннадцати месяцев. Гостевая виза моя заканчивалась в мае, для того чтобы мы могли использовать все официально допустимые возможности для вытягивания Ивана, я пошла в Советское консульство. Попытка оформить ПМЖ обернулась трудностями и недовольством. Меня стали убеждать, что только по возвращении в Ленинград могут оформить мое постоянное место жительства во Франции. Анкеты, тем не менее, были приняты к рассмотрению, мне сказали "ждите!". Мы с Никитой пошли в мэрию, и я сделала приглашение в гости маме и Ивану от своего имени. Через две недели мне позвонил отец - в полном бешенстве!

Он кричал, что это заговор, что я должна немедленно приехать и продолжить оформление своего пребывания во Франции "на месте", что мама не может никуда ехать (хоть она и опекун) и что совершенно логично, что ей отказали (уже!) в ОВИРе, так как я, находясь в гостях, не имею права никого приглашать. Отец еще кричал, что я беспокою всех своими глупостями, обо всем была другая "договоренность" и он не понимает наших с Никитой действий... Совершенно спокойным голосом Никита объяснил ему, что Ксения сейчас находится в стадии оформления ПМЖ, в консульстве документы приняты к рассмотрению и что одновременно идет оформление моего француз-ского гражданства. "Было бы глупо и неразумно совершать сейчас поездку в СССР". Более того, сказал Никита, если ОВИР отказал по моему приглашению, то он пошлет повторное, от себя, на законном основании, как муж.

Отец не мог себе представить такого поворота событий. Правила игры не менялись, но корректировались уже с нашей стороны.

Это был год, когда, чудесным образом и совершенно необъяснимо почему, работала автоматическая телефонная связь. Можно было избегнуть телефонистки и простым набором кода (как сегодня) соединиться с Ленинградом. Для меня это было настоящим подарком, я могла регулярно разговаривать с Иванушкой и мамой. В один из таких вечеров я позвонила домой и неожиданно услышала голос отца. Я была страшно удивлена, ведь он постоянно проживал в Парголово. Не позвав к телефону Ивана и маму, он сказал: "Мама получила приглашение от Никиты. Но он многого не может понять в нашей обстановке... Зачем тебе сейчас нужен Иван в Париже? Он будет только помехой для вас. Прекратите дергать мальчика, он и так уже лишен отца и матери. Теперь у него буду я! Я заменю ему настоящую семью, займусь его воспитанием, и хватит рвать душу и сердце своей матери. Приезжай обратно, как только уладишь свои дела, может быть, и Никита с тобой решится приехать... Хочу с ним познакомиться поближе, посмотреть ему в глаза".

Это был разговор удава с кроликом. Представить себе, что мой отец насильно отберет у моей мамы Ивана! Вакуум безнадежности и страха парализовал меня. На следующий день мне удалось застать маму дома, и она сказала, что отец неожиданно переехал со всеми чемоданами к нам в квартиру. "Но, ты знаешь, Ксюша, я решила пойти в ОВИР и попробовать оформить приглашение Никиты. Вряд ли они сумеют так сразу отказать". Мне хотелось сказать ей, что отец мой злодей, что он играет в страшные игры, что только по дьявольским наущениям может действовать так, пытка, задуманная ради собственных мистических игр, теперь переносилась непосредственно на мою мать. Но я сказала другое, совершенно сознательно понимая, что нас подслушивают: "Мамочка, хочу тебе сказать главную причину, почему я сейчас не могу приехать. Я беременна и очень плохо себя чувствую. Передай эту новость отцу". Поверила ли она мне в тот момент, не знаю, но я услышала ее радостное восклицание. Мне было стыдно за свое вранье, так лгать нельзя. Но ситуация складывалась крайне напряженная.

Наступил июль. За это время мама все-таки сумела подать документы и теперь ожидала ответа. Видимо, отец поверил, что я жду ребенка, каждый раз я рассказывала ему, как я себя плохо чувствую, как меня тошнит и что я совершенно не могу пользоваться транспортом. Но, в свою очередь, он отвечал мне: "Ты не должна беспокоиться, тебе нужен покой, действительно лучше переждать и никуда не ехать. Иван тем более тебе будет помехой, с маминым приездом пока неясно".

"Нет! - готова была я кричать в телефон, - мой сын не может быть мне помехой, он необходим мне как воздух!"

* * *

Тяжело заболела мать Никиты, и врачи посоветовали поместить ее в геронтологическую клинику. Мы стали приходить к ней каждый день. Она с трудом ела больничную пищу, я варила дома протертые кисели, готовила паровые котлеты, салаты. Старинное, мрачное здание больницы с арками, переходами было окружено большим каштановым парком. В галереях здоровенные санитары перевозили на колясках больных, немощных и выживших из ума стариков. Почему именно в эту кошмарную обстановку поместил наш домашний врач Нину Алексеевну, до сих пор не понимаю. Ей было 87 лет, у нее возникли серьезные проблемы с сердцем, но она была в совершенно ясном уме, заканчивала писать мемуары, читала газеты, следила постоянно по телевидению за политическими новостями мира, шутила и разговаривала с медсестрами. Контраст ее с окружающими персонажами Босха был ужасен. К сожалению, Нине Алексеевне не становилось лучше, вскоре она оказалась дома на короткое время, чтобы затем попасть на операционный стол.

Никита уезжал работать в Женеву, а перед его отъездом Нине Алексеевне сделали операцию. Все прошло хорошо, и он ехал со спокойной душой, мы с Игорем Александровичем стали по очереди навещать ее в больнице.