Надежда Лохвицкая - Собака (Рассказ незнакомки)

Этот Зинин рассказ очень взволновал меня. Мне тогда плохо было и хотелось дружбы хорошего человека. А уж лучше Толи где же было найти. Я очень растрогалась и даже адрес его спросила и спрятала.

Зина мне в этот свой приезд не понравилась. Во-первых, очень подурнела и погрубела. Во-вторых (это пожалуй надо было поставить «во-первых»), очень была со мной холодна. И даже подчеркивала свою индифферентность к моей персоне и всему моему быту. Видела меня, например, в первый раз стриженой и рыжей и почему-то сделала вид, что совсем не удивлена и что все это ее ничуть не интересует. Конечно, этому поверить трудно. Конечно, ей было интересно, почему это я вдруг так оболванилась. И не обратила она на мою персону внимания только, чтобы показать, насколько она презирает меня и мою беспутную жизнь, и что, мол, ей даже с ее высот и незаметны мои непристойные затеи.

Она даже не спросила, занимаюсь ли я еще пением, и вообще, как живу на свете. Зато я кольнула ее, как сумела:

— Хоть бы поскорей война кончилась, а то ты совсем потеряешь облик человеческий. Прямо какая-то бабища стала.

Потом манерно улыбнулась и прибавила: — А я по-прежнему признаю только искусство. Все ваши подвиги кончатся за ненадобностью в них, а искусство вечно.

Зина посмотрела на меня с каким-то недоумением и скоро ушла, будто «отряхнула прах от ног».

Я очень плакала в этот вечер. Я хоронила свое прошлое. Впервые почувствовала, что все пути, по которым я к моей настоящей минуте пришла, уничтожены, взорваны, точно рельсы за последним поездом отступающей армией.

А Володя? — горько вспоминала я. Разве так друзья поступают? Ничего не спросил, ничего толком не узнал, увидел Гарри, повернулся и ушел. Если считают, что я запуталась и свихнулась, так почему, наоборот, не подойти ближе, не стараться образумить, поддержать? В такое страшное, черное время так равнодушно и спокойно бросить близкого человека!

«Очень уже они все добродетельные!» — злобно думала я. И очень со своей добродетелью носятся. А по правде говоря, так много ли заслуги в их добродетели? Зина — рожа, какие могут быть для нее соблазны. Володя всегда был холодным и узким. Вся душа у него узенькая и пряменькая. От стихов, от музыки не опьянеет. Насколько ближе мне Гарри, беспутный Гарри, с его нежной песенкой:

«Те» скажут: ерунда. Им подавай «от ликующих, праздноболтающих». И все мои «зеленые уроды» показались мне родными и близкими. Они все понимают. Они свои.

Но и этих своих я последнее время растеряла. Кокаинистка догорала в больнице. Юрочку угнали на фронт, чахоточный лицеист пошел добровольцем в кавалерию, потому что «влюбился в золотистую лошадь» и с людьми уже быть не мог.

— Я перестал их понимать и чувствовать. Из Гарриной свиты остался один горбун. Он играл «Дунайские волны» на разбитом пианино крошечного кинематографа с пышным названием «Гигант Парижа» и умирал с голоду.

Это время было очень тяжелым в моей жизни. Поддерживала меня только злоба на моих обидчиков да еще искусственно созданная и взвинченная нежность к Гарри, к единственному и своему. Наконец, Гарри вернулся.

Застал он меня в очень нервном состоянии. Я так радостно его встретила, что он даже смутился. Не ждал от меня этого.

Вел он себя загадочно. Пропадал где-то по суткам. Кажется, и вправду что-то покупал и продавал.

Покрутившись недели две, он решил, что нужно переехать в Москву.

— Петербург город мертвый. В Москве жизнь кипит, расплодились разные кафе, где вы сможете и петь, и читать, и вообще приработать.

Для его новой деятельности, коммерческой, тоже Москва представляла больше интереса. Мы быстро собрались и переехали.

Жизнь в Москве, действительно, оказалась оживленнее и напряженнее и веселее. Я нашла много петербургских знакомых и завертелась.

Гарри где-то пропадал, был чем-то озабочен и редко ко мне заглядывал.

Между прочим, он запретил мне петь его «Белую ленточку». Именно — не просил не петь, а запретил и вдобавок очень сердито.

— Как вы не понимаете, что в настоящее время это беззубо, бесстильно и несозвучно.

Между прочим, он несколько раз спрашивал меня, не знаю ли я адреса Володи Каткова. Я приписывала это ревности.

— Он ведь, кажется, на юге у белых? — Ну, конечно. — И не собирается приехать? — Не знаю.

— А здесь никого из их семьи нет? — Нет. Странное любопытство.

Чем, собственно говоря, Гарри занимался — понять было трудно. Кажется, опять что-то продавал или поставлял. Ценно было то, что он время от времени приносил то ветчины, то муки, то масла. Время было очень голодное.

Как-то проходя по Тверской, я вдруг увидела какого-то потрепанного субъекта, который пристально посмотрел на меня и быстро перешел на другую сторону. Что-то в нем показалось мне знакомым. Посмотрела вслед: Коля Катков! Младший брат Володи, товарищ Толи, моей собаки. Почему же он не окликнул меня? Что он меня узнал, было ясно. Но почему бросился от меня бежать?

Я рассказала Гарри об этой встрече. Мой рассказ почему-то его взволновал:

— Как же вы не понимаете — он белый офицер, он скрывается.

— Почему же он здесь? Почему не в армии? — Очевидно, прислан с каким-нибудь поручением. Как глупо, что вы его не остановили! — Да раз он боится быть узнанным? — Все равно. Могли бы предложить ему спрятаться у нас.

Я была тронута Гарри ной добротой. — Гарри, разве вам не было бы страшно прятать у себя белого офицера? Он чуть-чуть покраснел.

— Пустяки! — пробормотал он. — Если встретите его снова, непременно — слышите? — непременно позовите к себе.

Вот так Гарри! Способен на подвиг. Даже больше того ищет подвига.

Лето было жаркое, душное. Баба, торговавшая «из-под полы» яблоками, предложила мне переехать к ней под Москву на дачку. Я переехала.

Гарри изредка заглядывал. Раз как-то привез своих новых друзей.

Это были молодые люди знакомого типа «уайльдовских» кривляк. Лица зеленые, глаза кокаинистов. Гарри тоже нюхал и последнее время изрядно.

Разговоры велись с этими друзьями деловые, коммерческие.

Вскоре после описанных событий явился ко мне наш землячок из Смоленской губернии. Привез от тетки странное письмецо.

— Я это письмо больше двух месяцев в кармане ношу, сказал землячок. — Искал вас в Питере и уже надежду потерял, а тут случайно от одной актрисы вдруг и узнал ваш адрес.

В странном письмеце было следующее: «…Очевидно, письма мои до тебя не доходят. Но теперь деньги, наконец, у тебя в руках, и я спокойна. Муж твой очень мне понравился. Энергичный, и видно, что человек с будущим».

Что все это значит, я абсолютно не могла понять. «Какой муж? Почему спокойна и какие деньги у меня?» Пришел Гарри.