Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме

- Не знаю зачем, - чистосердечно признался меджнун и, к своему удивлению, услышал:

- И я не знаю зачем.

- В таком случае где же истина, где правда? - вопросил молодой человек.

Омар Хайям улыбнулся, поднес к губам чашу и сказал:

- Истина на дне.

И выпил. И то же самое проделать посоветовал он Хусейну. И Ахмаду тоже. Хаким вроде бы отшутился. Так подумал меджнун. Однако это было совсем не так.

- Вот, стало быть, дело какое, - сказал Омар Хайям, - живем мы с тобой считанные годы. И Эльпи тоже. Неужели же эти малые годы мы должны отравлять друг другу? А?.. Неужели, уважаемый Хусейн, не хочется тебе прожить эту жизнь красиво? Разве секрет, что мы обратимся в глину? Самое ужасное заключается в том - прошу извинить меня за эти слова! - что даже глаза милой Эльпи не избегнут этой участи. Когда проклятая смерть набьет ей землею рот. Причем безо всякой жалости...

Хаким подождал, чтобы убедиться в том, что слова его действительно произвели впечатление на меджнуна. Тот глядел в полную чашу и молчал. Слушал, не глядя на хакима. А за спиною его торчал недвижный Ахмад с пустою чашей в руке.

- О аллах! - негромко произнес Омар Хайям. - Что же это получается? Дни жизни нашей строго отмерены в небесах, а мы грыземся, как голодные гиены в пустыне. Отравляем существование себе и другим. Я хотел, чтобы ты услышал сам то, что услышал. Из уст самой Эльпи. И чтобы не мучился ты больше. Чтобы не тревожилась и она.

Хусейн горько усмехнулся.

- Ты молод, и ты будешь еще любим. Ты настоящий меджнун, и тебе повезет в жизни. И не раз.

Хусейн медленно встал, чтобы не пролить ни капли вина. Выпил всю чашу и разбил вдребезги, швырнув ее в угол. Вытер губы платком, злобно повел глазами, из которых впору было сверкнуть молнии, и четко выговорил:

- Будь проклят ты с твоею любовью и твоим учением!

И стремглав выбежал. Совсем как бешеная собака. И откуда-то издали донеслось:

- Мы еще увидимся! Я, я...

Хаким пожал плечами, помял в пальцах кусочек свежего хлеба и поднял глаза на Ахмада.

- Может, я был не прав, Ахмад? А?

Ахмад ничего не ответил.

Вечер был тихий и нежный: вверху сверкала луна, за балконом стояли молчаливые кипарисы - они были почти черные на фоне светло-зеленого неба, пели высоким голосом цикады. Одним словом, такой вечер на руку влюбленным, он помогает высказать то, что не всегда может выразить язык в другое время суток, он возвышает душу и заставляет особенно биться сердце.

А что было бы, если бы вдруг не стало этой огромной луны? Если бы вдруг перестали петь цикады, а кипарисы поникли своими гордыми верхушками?..

Эльпи не представляет себе, что бы стало тогда. Однако бог, создавший все сущее, наверняка придумал бы еще что-нибудь, чтобы влюбленным было хорошо.

Хаким укорил ее. Он сказал:

- Разве не достаточно самой любви? Разве требуется ее расцвечивать как-то по особенному? Настоящая любовь сама способна светиться, подобно солнцу. Свет луны может померкнуть перед нею.

Она посмотрела на него такими большими, большими глазами. Эта румийка с Кипра все-таки была удивительно хороша!

- О чем ты думаешь? - игриво спросила Эльпи.

- В эту самую минуту?

- В это самое мгновение!

Он колебался: ответить ли ей прямо? Ее тонкие пальцы лежали покойно на груди ее. Но не было в этом кокетливом положении рук и тени женской покорности. Одно сплошное лукавство, выраженное едва приметным дрожанием пальцев...

Потом он перевел взгляд на ее ноги, на ярко-красные с фиолетовым оттенком ногти. Не было изъяна в этих ножках, даже ступни, нежно-розовые, были холеными, как у знатной хатун. Разве не эти ножки обратили на себя его внимание там, на рынке? Разве не их в первую очередь расхваливал ее хозяин грубый торговец невольниками из Багдада?

И он ответил Эльпи по справедливости откровенно. Он сказал:

- Я подумал о великом соответствии твоих рук и ног. Красота их так необходима! Без нее женщина многое проигрывает.

- А глаза? - спросила Эльпи.

- Глаза всегда привлекательны. В них просвечивает мягкая и нежная душа. Но признаться, гармоничные руки и ноги есть первейшая необходимая женская принадлежность.

Эльпи очень обиделась за женщин. Она переложила руки с груди на колени. А веки опустила книзу, и ресницы при этом метнулись черными молниями. Румийка хорошо знала силу рук своих и чары ресниц своих.

- Ты говоришь о женщине как о каком-то неодушевленном предмете.

- Нет, я говорю о самом главном, что мне нравится в женщине, - сказал Омар Хайям. - И говорю потому, что ты обладаешь всем этим.

- Правда? - шутливо спросила Эльпи. И это вопросительно-шутливое "правда?" было неподражаемо.

Однако хаким оставался с виду спокойным, и это начинало возмущать Эльпи: как, этот пожилой человек до сих пор равнодушен к ней? Спокойно попивает вино, поглаживает бородку, глядит на Эльпи прищуренными глазами...

- А все-таки где твои жены? - неожиданно спрашивает она.

- У меня их нет.

- А жена?

- И жены нет.

- Ты мусульманин? Ты веришь в аллаха?

Он усмехается. Потом задумывается. Хитро поглядывает на нее: зачем это понадобилось ей? Что ей в вере его? Эта красивая женщина... Этот небольшой женский ум... И он говорит:

- А если полу мусульманин?

Она удивлена: разве бывают такие?

Он кивает: дескать, бывают.

- Что же другая половина? Как тебя считать по другой половине?

- Тебе это очень хочется знать?

- А почему бы и нет? - Эльпи обнимает руками свои колени.

Ее змеевидные пальцы перед глазами его. Он смотрит на них. Не может оторвать глаз. Они нравятся ему...

- Считай полубезбожным, - говорит Омар Хайям и допивает вино.

- Как ты сказал, мой господин? И он повторяет, разделяя слоги:

- По-лу-без-бож-ник... - и подчеркивает: - полу... Эльпи так и не уразумела до конца: всерьез это или в шутку?

- А я верю в своего бога, - сказала она. - Он всегда со мной. Если бы не он, я не выбралась бы живою из множества бед, которые уготовил сатана. Если бы не он, я не оказалась бы у тебя.

Омар Хайям налил ширазского вина, красного, как кровь, и сказал:

- Вот тут ты сама подвела беседу к тому делу, которое меня более всего занимает. Но сначала выпьем.

Он пил с удовольствием, пил, не сводя с нее глаз. Понуждая ее к тому же легкими кивками головы. Они выпили чаши до дна. И она подумала: хорошо, что он полубезбожник. А иначе он пил бы только шербет (Шербет - сладкий фруктовый напиток.). Пить только шербет так скучно, особенно если вокруг тебя сама госпожа по имени Любовь, если она царит безраздельно. В прочие времена это не всегда важно, шербет или вино. Можно прекрасно обойтись и водою. Нет, хорошо, что он "полу...". И, тем не менее, он немного странноват: без жен, даже без жены, пьет вино и называет себя полумусульманином. И это в самом Исфахане!