Константин Федин - Бакунин в Дрездене

З и х л и н с к и й (расплываясь в улыбку). Слушаю-с, господин начальник!

(Поворачивается по-военному и убегает.)

21.

Марихен, ночной сторож, Бакунин.

(Пауза.

Канонада усиливается, но слышна по-прежнему - глухо.)

Н о ч н о й с т о р о ж. Как палят...

Б а к у н и н. Страшно?

С т о р о ж. Кто смерти боится - тому страшно.

Б а к у н и н. А ты не боишься, старик?

С т о р о ж. Как не бояться... да...

Б а к у н и н. Да что ж?

С т о р о ж. Да не больно! (Смеется коротеньким неслышным смехом.)

Б а к у н и н. Вот ты какой. (Разглядывает старика и смеется вместе с ним.)

(Пауза.)

С т о р о ж. А вы меня не узнали, сударь?

Б а к у н и н. Нет, не узнал.

С т о р о ж. Ночью все кошки серы... Мало ли вам сторожей встречалось. А вот вы мне, сударь, памятны: по ночам изволили частенько на Брюллевской террасе прогуливаться. Раз даже в разговор со мной вступили...

Б а к у н и н. Постой, постой... Ты мне на нездоровье жаловался?

С т о р о ж. Точно, сударь, точно.

Б а к у н и н. Ну, как же ты, поправился?

С т о р о ж. Все в точности, как вы изволили говорить, выполнил: сала свиного со скипидаром, так вот, на руку и на грудь, и до-суха, совсем до-суха растер...

Б а к у н и н. А потом закутался?

С т о р о ж. Закутался...

Б а к у н и н. Замечательное средство! Нас так, бывало, старуха-нянька лечила - меня и сестер моих с братьями. Перепростудимся, бывало, в холода - нянька нас всех и растирает. (Мечтательно.) Хорошо у нас было...

(Канонада вдруг замирает.

Наступает полная тишина.

Осторожно входит Грунерт.)

22.

Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт.

С т о р о ж. Хорошо? Где же это?

Б а к у н и н. На родине... Усадьба у нас там, в Премухине... Да, Премухино... Дом весь в плюще, колонки белые диким виноградом перевиты, липы кругом... Нянька липовый цвет собирает, тоже - лекарство... Дни плывут медленно, медленно... И тихо всегда...

(Пауза.)

С т о р о ж. Вам, сударь, домой нельзя, видно?

Б а к у н и н (на него точно налетело облако; он бросает хмурый взгляд на сторожа, потом неожиданно обращается к Грунерту). Вы чего дожидаетесь?

Г р у н е р т (угодливо). Осмелюсь обратить благосклонность вашу на весьма важное обстоятельство. Ресторация, которую вы поистине осчастливили пребыванием своей персоны, известна во всей нашей округе и даже во всем государстве отменным гостеприимством, равно как и замечательными древностями и раритетами, собиранием которых отличил себя и мой покойный родитель...

Б а к у н и н (окидывая взором стены). Занятие достойное! Не у всякого хватит терпения собрать столько ветоши.

Г р у н е р т. Известность, которую вы снискали себе...

Б а к у н и н. Короче, сударь...

Г р у н е р т. ...заставляет меня опасаться, что, пока ресторация служит хотя бы временным местопребыванием вашим, народ не перестанет осаждать ее, подвергая всяческим случайностям столь редкие и древние предметы.

Б а к у н и н (смеясь). Вы думаете, что народ позарится на эту дрянь?

Г р у н е р т. И хотя мое чувство гостеприимства польщено вашим визитом совершенно необычайно, но другое чувство ответственности перед наукой и историей...

Б а к у н и н (хохочет). О, о, будьте покойны, сударь! Никто не посягнет на историю!

Г р у н е р т. Весьма редкое и древнее оружие снято с этих стен вашим другом и унесено неизвестно куда. Другая опасность - это прусские солдаты. Если они ворвутся...

Б а к у н и н. О, с этой стороны вы можете быть совсем покойны: они народ чрезвычайно образованный и воспитаны в классическом духе. Ха-ха! Они, конечно, не подымут руку на вашу историю. (Хохочет.)

(Вбегает Зихлинский.)

23.

Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт, Зихлинский.

З и х л и н с к и й (прерывисто и тихо). Вильдштруфская баррикада...

Б а к у н и н (обрывая хохот). Что?

З и х л и н с к и й. ...взята пруссаками...

Б а к у н и н (выпрямляется, смотрит одно мгновение молча на Зихлинского. Потом говорит сквозь зубы, словно отвечая на свои мысли). Пруссаки воспитаны в классическом духе...

(Неожиданно быстро поворачивается и уходит.

По пятам Бакунина спешит Зихлинский.

Немного погодя, выскочив из своего тайника, убегает следом за ними Марихен.)

24.

Ночной сторож, Грунерт, Вагнер.

(Ночной сторож, стоя, попыхивает трубкой.

Грунерт, сжав руками голову, бросается на стул.

Вагнер неслышно входит, едва передвигая усталые ноги.)

С т о р о ж (Вагнеру). Где это вы, сударь, сюртук-то порвали? Целый клок. (Подходит, рассматривает, щупает.) Сукно... Да. Жалость какая целый клок...

В а г н е р. Клок?

С т о р о ж. Вон дыра, изволите видеть...

В а г н е р. Разорвал, наверно... (Садится, как надломленный.)

С т о р о ж. Я тоже думаю...

(Пауза.

Грунерт искоса разглядывает Вагнера.)

С т о р о ж. Чего мудреного! Гвозди везде торчат, доски, да ящики, да бочки. Мостовые разворочены. Голову сломишь, не то что...

В а г н е р. Отняли у нас Вильдштруф-то, а, старик?

С т о р о ж. Говорили сейчас...

В а г н е р. Как же, старик, этак и все отнимут.

С т о р о ж. Очень просто...

В а г н е р. Растерзают юное тело немецкой свободы. Придут и растерзают. Возможно ли? Старик, ты веришь?

С т о р о ж. Я что, - глаза верят...

В а г н е р. После того, что было...

Г р у н е р т. Что было? Что? Ничего не понимаю! Я с ума сошел, или все вокруг меня помешались? Что произошло? Ну, что произошло с вами, например? Навождение, колдовство! Год назад вы бегали за королевской коляской, как самый преданный слуга монарха. Не вы ли, сударь, до сипоты орали многолетия и здравицы его величеству? О, ужас! Вы, который удостоились благосклонности герцогов и королей, вы, который нюхали из табакерки помазанника! Теперь... теперь вы смешались с омерзительной чернью. О, о, срам и позор!

С т о р о ж. Не слышит...

В а г н е р (как-будто сам с собой). Это утро... Песня соловьиная стлалась под ногами... И мы забыли, что внизу - баррикады, что наша башня под прицелом прусских стрелков и сидели неподвижно, как во сне. Нас разбудила новая песня... Точно разорвала пелену тумана, и солнце обдало своим огнем простор равнины. К городу шла толпа и пела марсельезу. Старик, ты знаешь марсельезу? Песня, которой нет равной... Шли рудокопы. Рудокопы шли за свободой... И вот, придут те, которые взяли Вильдштруф, и растерзают соловья, и небо, и марсельезу. И рудокопы уйдут назад в свои горы без свободы. И все мы, все без свободы... Старик, а?

(Изможденный, облокачивается на стол и застывает.)

С т о р о ж. Очень просто...

(На улице раздаются торопливые шаги и возбужденные голоса.

Входят Данини, Генарт, Клоц и два-три коммунальных гвардейца.)

25.

Ночной сторож, Грунерт, Вагнер, Данини, Генарт, Клоц, солдаты коммунальной гвардии.

Г е н а р т. Я говорю, что он - безумец! Как может здоровому человеку притти в голову такая мысль?

К л о ц. Боже мой, Боже мой! Нет слов!