Максим Горький - Свадьба

…Поиграв во все известные им игры, они наконец решили обвенчаться. Эта идея пришла в голову Пете. Он разрушил четырёхэтажную башню, возведённую сестрёнкой из игральных карт, и, оставив девочку несколько раздражённой его поступком, со скучным видом отошёл к окну, влез на стул и, прислонясь лбом к стеклу, стал молча смотреть на улицу.

Шёл дождь, небо было хмуро, и был слышен скучный, однотонный звук хлюпающей воды.

По лужам, среди улицы, ехала телега, на ней сидел мужик, закрывшись рогожей, и стук колёс по камням мостовой казался Пете мокрым. А окна противоположного дома смотрели так, как будто дом был старый и слепой. Соня, сидя на полу, медленно собирала карты и, надув губки, посматривала в спину брата глазами, в которых ясно светилось желание побраниться с ним.

– Знаешь что? – обратился он к ней, не слезая со стула. – Давай венчаться!..

– Я с тобой играть больше не хочу… – решительно ответила Соня.

Тогда Петя спрыгнул со стула, подошёл к ней и, сунув одну руку в карман панталон, другую положил ей на голову, а потом начал увещевать её тоном человека, сознающего своё превосходство, тогда как она с руками, полными карт, мотала из стороны в сторону головкой, желая сбросить с неё руку брата.

– Какие вы глупые, все девочки… Ну разве можно сердиться за карточный домик? Он всё равно упал бы… А вот лучше давай венчаться…

– Не буду, не хочу…

– Сонечка! Ну, пожалуйста, давай… Это очень хорошо. Мы наденем на головы абажуры с ламп… потом я надену красную шаль… потому поп – это буду тоже я. Поп и жених – оба я. А ты невеста, ты возьмёшь белый абажур из гостиной и вязаную скатерть с круглого стола из маминой комнаты… Мы составим стулья и будем ходить вокруг них и петь… Хорошо? А потом будем устраивать себе квартиру, и всё у нас будет, как у горничной Аннушки… Помнишь, – когда она венчалась, тоже шёл дождик, и папы с мамой не было, а у тётки Мани болела голова…

А няня прищемила Верному хвост дверью, и он бегал по двору и визжал… няня ругалась!

Это воспоминание вызвало улыбку на личико Сони и смягчило её.

– Невеста должна быть в кисее… а где кисея? – солидно заявила она, взглядывая на брата.

Он задумался, осматриваясь кругом.

– Если бы можно было снять с окна занавеску? Не достанешь…

– Порвёшь – и будут ругать нас.

– Да… – согласился Петя и сел на ковёр рядом с сестрой.

Они помолчали. Было скучно… Снизу, из кухни, глухо доносилась какая-то возня, иногда крики…

– Это Аннушка ругается с Фаддеем… – сообщила Соня.

– Они всегда ругаются и дерутся… Папа говорит, что нужно одного из них прогнать.

– А когда Фаддей был просто кучером, а не венчался с Аннушкой, он не бил её, – задумчиво сказала Соня.

– Тогда нельзя было, она могла пожаловаться, – резонно объяснил брат.

– Кому?

– Папе…

– А теперь?

– А теперь уж всё равно… Они обвенчались.

– Разве когда обвенчаются, то можно драться?

Петя помолчал.

– Фаддей говорит – можно… Он очень сильный. Он боролся с соседним дворником и повалил его… Аннушка тоже сильная… Но женщины не могут драться с мужьями…

– А почему?

– Грех! – сказал Петя, подумав.

Соня встала с пола и, поёжившись, заявила, что ей холодно.

– Это оттого, что скучно, – объяснил Петя. – Если бы мы играли, а не сидели бы, как деревяшки, нам было бы и весело и тепло. Давай играть?!

– Венчаться? – спросила Соня из глубокого кресла, куда она забралась с ножками и откуда выглядывал её белый лобик в светлых кудряшках…

– Да! Ну, пожалуйста! Это ничего, что нет кисеи, мы будем бедная свадьба. Мы возьмём в руки по большому карандашу у папы со стола, и они будут как свечи… Карандаши очень похожи на свечи, чёрненькое в них как светильня, а дерево как воск…

– Нужно, чтоб у меня был шлейф, – договаривалась Соня.

– Но ведь мы – бедная свадьба; зачем же шлейф?

Петя начинал раздражаться настойчивостью сестры. Эти девочки всегда капризничают.

– А где у нас будет квартира?

– За трельяжем, мы его немного отодвинем и заставимся ширмами… Потом устроим постель из пуфов, снимем у мамы полочки со стола – и это будет у нас комод. А вместо стульев – подушки с дивана…

– А потом?

– Что? – нахмуря брови, спросил Петя…

– А что же мы будем делать потом?

Петя несколько смутился. Сестрёнка смотрела на него пытливо, видимо, игра начала интересовать и её… Её глазки сверкали огоньком оживления…

– Потом – это уже после… Там увидим… Будем жить… принимать гостей, можно притащить Жужу и кошку, и они будут гости… Будем ездить в театр – в мамину комнату… И вообще будем жить, как женатые; я буду с книгой уходить на службу, как папа, а ты будешь готовить обед и всё убирать, как…

– Мама ничего не делает… – внесла Соня поправку в порядок семейного дня…

– Я хотел сказать – как Аннушка… Потом я буду дуться, как папа, а ты уйдёшь в комнату и будто бы запрёшься… А я буду кричать на тебя, помнишь, как папа в воскресенье? Он даже кулаком стучал по столу и плевался, – оживлённо рассказывал Петя…

– И ногой опрокинул стул… Я очень испугалась тогда, – задумчиво добавила Соня.

– Помнишь, как мама крикнула на него? Я смотрел в щёлочку из детской и видел, – глаза у неё были большие, большие, а губы чёрные и дрожали. И вся она качалась…

– Страшно! – сказала, ёжась в кресле, Соня.

– Это ничего… Мы, если хочешь, не будем делать этого… Мы будем просто жить. Потом, ведь ссориться только тогда нехорошо, когда ссоришься, а после ничего! Ведь папа и мама всегда после ссор добрее… Когда они помирятся, у них можно просить всего, чего хочется.

– Да… – согласилась Соня.

– Значит, будем играть?

– Давай! – и Соня соскочила с кресла.

Через несколько минут комната представляла из себя картину разрушения и хаоса. Мебель была сдвинута почти вся в один угол; и только посреди пола стоял стул, накрытый скатертью. К спинке его была прислонена раскрытая тетрадь нот.

– Это книга, которую читает поп, когда венчаются, – объяснил Петя сестре.

А она одевалась к венцу. Вытащив из буфета большую скатерть, она запутывала в неё свою фигурку и улыбалась, видя, что у неё будет прекрасный шлейф. На голове её уже болтался большой зелёный китайский абажур; край его то и дело опускался ей на нос, и она взмахивала головкой, чтобы сдвинуть этот убор на затылок. На её личике, в светлых кудрях, легли тени, и оно сделалось таким серьёзным.

Петя устраивал себе ризу из бархатной скатерти, которую стащил со стола в гостиной. И на его голове позвякивал абажур, голубой, стеклянный. Пете было очень неловко в нём.

– Я буду архиерей, а не простой поп. Хорошо?

– Всё равно, – согласилась Соня, прикалывая себе булавкой к плечу цветы, оторванные от абажура.