Василий Аксенов - Беседа с Василием Аксёновым

— Мне хочется начать наше интервью с вопроса, который поднял на «Континенте культуры» в Милане Александр Зиновьев. Он говорил, в частности, что интерес к современной русской литературе на Западе не такой уж сильный, как казалось глядя из СССР, и это, наряду с другими моментами — оторванностью от своего читателя, отсутствием серьезной критики и прочее — ставят писателя-эмигранта в очень трудное положение. Зиновьев даже говорил так: «Эмиграция для советского писателя есть всего лишь растянутая во времени пытка, и в конечном счете — казнь». Разделяешь ли ты столь пессимистическую точку зрения?

— В принципе, можно понять его аргументы, его озабоченность ситуацией, ибо в определенных западных кругах действительно существует какое-то равнодушие к современной русской литературе. Из-за этого и возникает некомфортабельное чувство у писателя в изгнании. Но почему оно не может существовать, это равнодушие? Такое разнообразное общество, такие различные группы и различные интересы… И в определенных кругах, конечно, существует равнодушие, а в некоторых даже и отвращение к русской литературе. Я, между прочим, знаю одного американского слависта, который всю жизнь занимается русской литературой, именно современной, и ненавидит ее. Иногда, подвыпив, он говорит: «Я предпочел бы, чтобы они были древними греками, чтобы были мертвыми, чтобы изучать их как древних греков». Существуют разные круги. А есть такие, которые неравнодушны к русской литературе, а есть и такие, которые любят ее, преданы ей. В принципе, сама эта конференция в Милане как бы опровергала в общем Александра Зиновьева, потому что я как-то не помню, чтобы в Советском Союзе происходили конференции с таким колоссальным накалом интеллектуального спора и с таким творческим потенциалом. Может быть, какой-нибудь съезд писателей Узбекистана был на таком уровне накала или встреча писателей нечерноземной полосы с писателями металлургических бассейнов. Но там-то накал другого характера, наверняка, бывал.

— Да, кстати, Назым Хикмет мне рассказывал, что однажды очень бурно проходил съезд писателей Азербайджана. Страсти особенно накалились, когда распределяли места на кладбище. Каждый хотел получить место на солнечном склоне.

— Конечно, в принципе эмигрантская литература не имеет детей. Вот это серьезный вопрос. Она существует как бы всегда в одном поколении. Например, в первой, послереволюционной русской эмиграции были блестящие писатели и особенно блестящая философская школа. Они уходили, и за ними не оставалось никого. Их дети, второе поколение, все больше ассимилировались в западных культурах. Так что эти писатели, эти философы как бы пропадали. Но на самом деле они не пропадали. Это была как бы «тайм-капсула», как здесь говорят, бомба времени, переброс через поколение. И они пришли к внукам в Советском Союзе. В общем, они сыграли очень существенную роль в развитии нашего поколения как писателей, когда мы их открыли.

— А сейчас, мне кажется, интерес к русской литературе на Западе гораздо больший, чем в их время.

— Гораздо больший. Гораздо. Общество изменилось. Мы испытываем, конечно, трудности всякого порядка. Но таких трудностей, какие были у них, не испытываем. Западное общество намного внимательнее к нам. И вся обстановка другая. Наши книги, изданные здесь, читает сегодня и наш основной читатель, который находится в России. А часть читателей оказалась здесь, и мы пишем для них. И нас много переводят. И кроме того, мы как бы осуществляем некоторую вновь появившуюся такую миссию, что ли. Ну, это громкое слово. Ну, не миссию, а некоторую задачу. Видишь ли, марксистские дьячки в Кремле занимаются сейчас созданием новой системы изоляции русской культуры. Они хотят снова запихнуть ее в свое болото. Находящаяся здесь группа, причем очень большая группа русских литераторов и деятелей искусств, способствует расширению коммуникаций, связей русской культуры с Западом, выходу из марксистских джунглей. И в то же время, находясь здесь, мы, как ни странно, способствуем расширению горизонтов западной интеллигенции, выходу и западной интеллигенции из марксистских джунглей.

— Существует два мнения по поводу процесса развития современной русской литературы. Одни полагают, что литература метрополии не имеет ничего общего с литературой, которая создается в эмиграции. Другие считают, что развитие обеих этих литератур происходит в рамках единого процесса. На чьей стороне ты в этой дискуссии?

— Я считаю, я абсолютно уверен, что это один процесс. И что надо быть более терпимым к талантливым людям, которые работают там. Очень часто в эмигрантской прессе и в разговорах проявляется пренебрежение к тем, кто вынужден жить и работать там. Хуже ничего нельзя придумать. Таким вот образом мы отталкиваем людей, загоняем их в тупик. У них не остается никакого выхода. Мы же все жили там. Мы знаем условия, в которых приходится людям работать. Как иной раз приходится лавировать. Как категории честности и подлости меняются там и здесь. Это разные категории. Масштабы разные. Все это надо учитывать. Надо учитывать, где проходят границы между литературой и паралитературой. Иногда они проходят внутри одной книги. Внутри одной книги проходит грань между советской литературой и настоящей литературой. Все эти элементы нужно учитывать. И когда я сталкиваюсь с пренебрежительными и порой резкими оценками талантливых людей, живущих там, мне становятся противны критики подобного толка. Они бьют по беззащитным. Люди, которых они бьют, не могут им ответить. Они не могут ответить в советской печати, чтобы не стать подлецами. И они не могут ответить в эмигрантской печати, чтобы не погубить себя. Нужно быть очень осторожным в оценке произведений талантливых писателей, которые живут там, потому что они работают в условиях сложнейших, ну, скажем, как водолазы на большой глубине.

— Я хочу напомнить тебе мнение, которое не раз высказывал Юрий Мальцев. Он считает, что в СССР не может быть создано, точнее, опубликовано, истинно больших произведений, так как писатель не может высказать всю правду. Может быть, такая постановка вопроса неверна для хрущевского времени, вспомним хотя бы «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор», и в какой-то степени даже для брежневского, вспомним хотя бы публикацию «Мастера и Маргариты», но вот для мрачного андроповского времени тезис Мальцева, кажется, подходит.

— Да, там события развиваются очень печально. Все надежды на какой-то более разумный, более современный, я бы сказал, подход, со стороны новых людей, со стороны андроповской группировки, к литературе и искусству, рухнули.