Петр Чаадаев - Отрывки и афоризмы

Но что же такое смерть? Та минута в целом бытии человека, в которую он перестает видеть себя в теле. – Вот все.

Нельзя доказать строго ни бессмертия души, ни ее невещественность, но можно доказать жизнь души после той минуты, которую называем смертью: для нравственности этого довольно.

Христианин беспрестанно переходит с неба на землю, с земли на небо: кончит тем, что остается на небе.

Есть больше веры законной, нежели законного сомнения: отсюда превосходное слово св. Павла: Любовь всему верит .

Никто не считает себя вправе получить какую-нибудь вещь, не потрудившись протянуть за нею хоть руку: одно счастие исключено из этого общего правила. Всякий требует счастия, не сделавши ничего для его приобретения, т. е. для того, чтобы быть достойным счастия.

Надеяться на бога есть единственный способ в него верить, и потому кто не молится, тот не верит.

Христианское бессмертие это жизнь без смерти, совсем не так, как думают, жизнь после смерти.

Умер человек, которого вы любили, уважали: теперь он стал для вас воспоминанием печальным, может быть, печальным и сладостным вместе. Но вы уже не любите его, не уважаете, вы только о нем помните. И можно ли в самой вещи любить и уважать прах? – Но если этот человек жив? Живет где, не знаю, в какой-нибудь стране дальней, в земле неизвестной? Если он только в отсутствии? разлучен с вами, как и многие друзья ваши? – Для чего же тогда не питать к нему тех же чувств любви, которые вы имели прежде? – И вот наше служение святым. Верить бессмертию души, быть убежденным в этой вере и не чтить людей, заслуживших почтение, потому что они живут не на этой земле – не безрассудно ли такое противоречие?

Помните ли, что было с вами в первый год вашей жизни? – Не помню, говорите вы. – Ну что же мудреного, что вы не помните, что было с вами прежде вашего рождения?

Нам приказано любить ближнего, но для чего? – Для того, чтобы мы любили кого-нибудь кроме самих себя. Урока нравственного тут нет, это просто логика. Что б я ни делал, всегда нахожу что-нибудь между истиной и мною: это нечто сам я; истина сокрыта мне одним мною. – Есть одно средство увидеть истину – удалить себя. – Мне кажется, не худо говорить себе почаще то, что Диоген, как вы знаете, сказал Александру: отойди, друг мой, ты застишь мне солнце.

Одно только око христианской любви видит ясно: в этом заключена вся философия христианства.

Что производят люди, живучи вместе? Азот, т. е. истребляют друг друга.

Понимаете ли вы, откуда в вас родится правда? – Нет? – А ложь? – Понимаю.

Все мое существо возмущается, когда слышу, что богу приписывают какое-нибудь несовершенство, какую-нибудь неспособность. – А это делают всякий раз, когда признают вечные законы: неизменный порядок или лейбницову гармонию, или вечную материю, или монад, стихий, или что иное подобное. Следовательно, предполагают, что бог не имеет возможности истребить все зло.

Декарт, как известно, не мог переносить, чтобы определяли границы всемогуществу божию. – Что же до меня касается, ужас, который я чувствовал при одной этой мысли, был всегда звездою моей жизни.

Все определения, какими будем описывать организованное существо, всегда будут годиться целому земному шару. Природу разделяют на организованную и неорганизованную. – Небесные тела не принадлежат ни к тому, ни к другому разряду: в ожидании нового распределения из них составили просто математические точки благодаря неизмеримому пространству, в коем они движутся. Что же касается до нашей планеты, мы знаем одну ее оболочку и из этой оболочки сделали запас обширной науки. Вам это не нравится? Эмпиризм доволен таким распоряжением. Чего же вам более?

Вы, неверующие христианству, вы почитаете себя крепкими духом? – Знайте же, что и крепостью этой нельзя вам чваниться: больше крепости духовной потребно, чтоб быть христианином, нежели чтоб не быть им. – Вас пугает суеверие, предрассудок; больше предрассудка и суеверия в неверии, нежели в вере. – Как сделались вы неверующим? Не так ли, как народ становится христианином? – Не так ли и вы, как народ, повторяете ваш катехизис, не понимая его? – Вы ли выдумали то, что рассказываете с таким убеждением? Бедные люди! посмотрите, не начальник ли вашего прихода научил вас тому?

Когда философ произносит слово человек , всегда ли он знает его значение? – Сомневаюсь.

Человек родится на свет, подобно другим животным; отличается от них организацией, ему свойственной, которая во всем животном царстве дана одному ему. Но не это делает человека существом разумным, просвещенным, существом отдельным, без определенного места во всей природе. Когда пишут рассуждения или истории ума человеческого, то отыскивают способы, какими человек животный доходит до степени человека разумного. Тут столько же заблуждения, сколько неведения. Человек животный становится разумным, правда, но этот переход не необходимый, а только случайный.

Гипотеза человека животного (я говорю гипотеза, потому что никто не видал такого человека; рожденный посреди подобных себе, человек ни минуты не остается в первородном состоянии). Эта гипотеза может иметь место в патологии, в гигиене, примененным к философии, но самой философии на что она годиться может? – Когда философия этим занимается, то вместо философии человека становится философией животных; становится только тою частью натуральной истории, которая описывает нравы животных: главою о человеке в зоологии.

Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, что это особый мир. Пусть будет так. Но надо еще доказать, что человечество, помимо двух своих сторон, определяемых словами – запад и восток, обладает еще третьей стороной.

Я предпочитаю бичевать свою родину, предпочитаю огорчать ее, предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать.

Русский либерал – бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это – солнце запада.

За каждым предметом в природе имеется нечто, что вкладывается в него нашим умом или нашим воображением: это и есть то невидимое, что художник должен воплотить в своем произведении, ибо это именно нас трогает, нас волнует, а вовсе не сам предмет, нами созерцаемый.

Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом.

Граф де Местр говорил: «Преувеличение есть правда честных людей», т. е. людей с убеждениями, потому что честный человек не может не иметь их.

Недоброжелательство смертельно для красноречия, если только оно не вызывает негодования или презрения.