Александр Грибоедов - Горе от ума (сборник)

Что вы заметили?

То, что… Но всё равно,
Я тысячу могу вам случаев исчислить,
По коим должен был об вас я худо мыслить;
Довольно было бы смешно не замечать
Мне на лице у вас уныния печать,
Когда наедине мы оставались с вами;
И часто думал я, что, кстати, между нами,
Страдаете всегда вы болью головной,
Когда случается вам выезжать со мной. —
Сегодня поутру, на что искать мне дале,
В смятеньи были вы, погружены в печали,
Когда напомянул я об деревне вам;
Конечно, скоро бы прибегнули к слезам,
К упрекам, жалобам! – на дело не похоже!..
Является Сафир, я ухожу – и что же?
Откуда всё взялось на бедствие мое:
Веселость, острота, наряды и пеньё,
Все, словом, женские чертовские приманки.
Я в дверь, вы со двора, и очень спозаранки.
Не ведаю, какой злой дух в меня вдохнул,
Чтобы Сафиру я об этом намекнул?
Изменник! над моим ругался как несчастьем!
Как утешал меня притворным соучастьем!
Непринужденно как смеялся, ободрял!
От горькой истины как хитро отвращал!
Как другом и женой жестоко я обманут!
Но более меня обманывать не станут.
Что вы потупили глаза? вы смущены?
Подайте ж мне письмо.

Мой бог! как вы смешны!

Я очень чувствую; однако непристойно
Вам это замечать.

Нрав самый беспокойный.
Мне, право, кажется, что вы больны – в жару.
Не сами ль ныне вы твердили поутру,
Чтоб одевалась я нарядней, выезжала,
Чтоб дарованьями не столь пренебрегала?
По воле вашей я за это принялась,
И вышло невпопад; – как угодить на вас?
Откуда прихотей вы набрались?

Откуда?
Я впрямь несправедлив, и был, и есмь, и буду!
Подайте мне письмо.

Пора об нем забыть.

Как можете еще такой спокойной быть?

Да это оттого, что нрав имею ровный.

Пожалуй, говорить я стану хладнокровно.
Письмо я требую; прошу его от вас
Не для того, чтобы с сей вывеской тотчас
Повсюду разглашать ваш стыд, мое бесчестье,
И вскоре без меня о том пройдет известье;
Над этим случаем свет едкость изострит,
Печальну истину раскрасит, распестрит;
Еще похвалит вас, что мужа обманули.
Нет! лучше припасу две роковые пули:
Одну бездельнику, другую для себя.

Как хладнокровно!

Нет! вас сверх всего любя,
Скажите, – я могу ль так вдруг возненавидеть?
Подайте мне письмо, – ах! дайте мне увидеть,
Вам точно ли всегда другой казался мил,
Всё притворялись вы, я всё обманут был.
Вы усмехаетесь; – кто смеху здесь предметом?

Я думала теперь, ей-богу, не об этом.

Не будем долее комедию играть;
Подайте мне письмо, – ведь надобно ж отдать?
Подайте, – право, я за вас боюсь.

Не бойтесь.

Подайте.

Полноте.

Подайте.

Успокойтесь;
Возьмите, вот оно.

Что буду я читать?

«Не надлежало б так Ариста балова́ть,
Эльмира, милый друг! но так и быть; и дело
Он ныне выиграл, – ты этого хотела.
Прощай, я остаюсь усердный дядя твой».
N.
Эльмира! я дурак! прости мне, ангел мой!

Насилу сделались опять вы справедливы.

Я недоверчивый, неистовый, строптивый!
Какие клеветы произносил с сердцов?
Для оправдания мне недостанет слов.

Вот неожиданность! хоть бы в волшебных те́нях;
Супруга нежная в слезах, муж на коленях!
Раскаянье, любовь, согласие! – что, брат?

Пред ней я, пред тобой, пред всеми виноват.
Прости, Эльмира, мне сомненье безрассудно;
Конечно, мне к тебе его питать бы трудно;
Но мой неправый гнев… но и проступок сей —
Не есть ли верный знак к тебе любви моей?

Нет, беспорочной мне была холодность платой,
И ревность, я когда казалась виноватой.

Что требуешь, скажи: чтоб удалился я
В леса дремучие, в безлюдные края?
Мой друг, изволь, и там забуду я с тобою
Веселья бурные, утраченные мною.

Такие жертвы я, конечно, откажу:
Приятность в городе сама я нахожу.

Как хочешь; но теперь в столице иль в пустыне
С тобою дома я всегда сижу отныне —
Днем, утром, вечером, и в полдень, и в полно́чь;
Все вертопрашества и суетности прочь!

Но дома не всегда меня ты видеть будешь.

Иль долго ты мою вину не позабудешь?..

Или прикажете мне к вашим пасть ногам?

Прощаю – пусть он всем обязан будет вам.

Так, если несколько тебя сей день исправил,
Его благодаря: он и меня наставил,
Чтоб вкусам я твоим старалась снисходить,
Затем, чтоб от других приманок отвратить,
Чтоб иногда твоей противилась я воле,
Затем, чтоб ты ценил мое смиренство боле.
Так! он любовь твою мне возвратить хотел,
Старался, сколько мог, – и, может быть, успел.