Николай Лесков - Случай у Спаса в Наливках

Притом же Кирилл за это время устроил, что у него и против дьякона с сторожем завелась «приказная ссора»; а те свидетели, на которых он, Кирилл, ссылался, «не сысканы». Да кроме того провинился перед ним Крутицкий архиерей Леонид в том, что когда Кирилл дважды подавал его преосвященству «спорную челобитную – принимал у него ту челобитную, но, прочтя, отдавал по-прежнему».

Все это злоухищренное кляузничество и крючкотворство, по которому тоскливо воздыхают пустомысленные невегласы нашей попятной дружины, было в духе того времени и характеризовало наше отвратительное судопроизводство до лучших дней Александра II. А заключалась вся такая каверза просительным воззванием к монарху, под титулом которого наглец писал всякую ложь и требовал к ней внимания «за государево имя». «Вели, государь, сие мое челобитье в синоде принять и не вели, государь, в монастыре в монашеский чин меня безвинно постригать: а вели, государь, милостивый указ учинить и возвратить меня по указу по-прежнему в Москву».

Кажется, можно быть уверенным, что человек самый неопытный в делах и легковерный не мог бы посмотреть на эту челобитную иначе, как на пустой изворот человека, несомненно виновного и притом отвратительного кляузника, который со всеми для него неудобными свидетелями затевает повсюду «приказные ссоры», а шлется в свое оправдание на таких людей, которых сам выставил, наверно вперед зная, что их отыскать нельзя. Да и для чего их разыскивать? Главные проступки Кирилла совершены в алтаре, где он «садился на дьякона» и нехорошо поступил с полою сторожева кафтана; но ведь там, в алтаре, никаких свидетелей этих происшествий не было, следовательно, чего их и искать?

Преосвященный же Леонид, вероятно, сарский и подонский, прибывший в Москву «на обещание» († там же, 1743 г.), конечно, не должен бы возвращать подсудимому его «спорных челобитен», дабы не отнимать у него всех средств к оправданию, но тогда у наших архиереев такое самочинство было в ходу, да иными невегласами и о сю пору иногда похваляется, как нечто отеческое. Если архиерею казалось, что «просьба нехороша», т. е. неосновательна, то он, прочитав ее, тут же «возвращал просителю» и изрекал: «пошел вон». Это заменяло собою «отказную резолюцию» и в видах сокращения тогдашней отчаянной «волокиты» было бы, пожалуй, не совсем дурно, если бы только русские архиереи не были обыкновенные люди, которым по воле Творца свойственны все человеческие слабости и ошибки. Но как бы то ни было, а и этот самый факт, что архиерей Леонид возвращал попу Кирилле его жалобы, несомненно дает право думать, что жалобы эти были кляузные и вздорные, – в роде той, которую он послал в петербургский синод. Преосвященный Леонид, возведенный в сан епископский из архимандритов московского Петровского монастыря, конечно, знал более или менее все выдающееся в московском духовенстве, и отец Кирилл, вероятно, был ему хорошо известен, так как подобных ему иереев, вероятно, было не очень много, и во всяком случае Кирилл между ними мог занимать весьма видное место. А потому, казалось бы, что надо дать больше веры свидетельствовавшему по евангельской клятве дьякону и ничем не опороченному сторожу, а с ними и Перфилью, и епископу с дикастерией, где о Кирилле тоже, чай, что-нибудь ведали, чем верить самому Кирилле, но петербургский синод взглянул не так. Тут сидели тогда три иерарха: знаменитый Феофан Прокопович, будущий невинный страстотерпец Феофилакт Лопатинский, да Игнатий Смола, митрополит коломенский. Они, в заседании 4 июля, и решили – «невольное пострижение Кирилла приостановить, а дело пересмотреть». О чем в Москву и послали указ, подписанный тако: «Феофан, архиепископ новгородский; Феофилакт, архиепископ тверской, и Игнатий, митрополит коломенский».

Не считая последнего, два вышеподписавшиеся были своего времени светила. Феофан Прокопович как «око и рука царская», а Феофилакт Лопатинский как человек прямого и честнейшего характера, который и довел его если не до мученичества, то, по крайней мере, до страстотерпчества. Не посчастливилось, впрочем, и Смоле, который, при коловращениях 1730 года, в декабре был сослан в Свияжский, а потом в Николо-Корельский монастырь, где и протомился еще целые одиннадцать лет († 25 дек. 1741).

Как черта нравов великодушной Москвы, давно протестующей против возмущающего ее петербургского мелкодушия, чрезвычайно любопытно, – как там, в этом сердце русской «самобытной непосредственности», отнеслись к вмешательству трех «хохлов»? Конечно, если не люди должностные, от которых трудно ждать больших доблестей независимого духа, то народная среда, совершенно свободная располагать собою в приходском деле, тут покажет свою стойкость и верность добрым обычаям. Приход станет за то, чтобы ему не навязывали такого бестыжего пастыря.

Посмотрим!

Едва слуга Пафнутиева монастыря Владимир по распоряжению «хохлов» привез Кириллу из Боровска обратно в Москву, здесь все для подсудимого против прежнего отменилось и расцвело. Прежде все, не исключая преосвященного Леонида, боялись, что Кирилл уйдет из рук, и томили его под караулом; теперь, когда он в самом деле начал уходить, его прямо с монастырской телеги отдают «на расписку» в том только, чтобы ему «с Москвы не съехать», пока он подпишется к выпискам, какие будут сделаны на поданной им его императорскому величеству челобитной. Весь ответ за его целость возложен на «порутчиков», и поручиков явилось довольно, и все из иереев. Пришли за него поручиками попы от Дионисия Ареопагита, от Дмитрия-мученика и от апостола Андроника, да еще к ним пристал и «синодального дома поддьяк», и все они с милою радостью «попа Кириллу на расписку взяли».

Но попы и московские дьяки издавна славились своею искательностью, а есть еще народ, община, т. е. прихожане церкви Всемилостивого Спаса в Наливках. Тут свой толк и свой независимый разум. Они и сказались, только престранно: прихожане Спаса в Наливках в числе 42 «персон» подали от себя на высочайшее имя прошение, в котором молили: «повели, всемилостивый государь, нашему приходскому попу Кирилле Федорову при оной нашей церкви служить по-прежнему, понеже он нам, приходским людям и вкладчикам, всем удобен».

Какая по этому последовала резолюция, из дела не видно, а «приходские люди» стояли на своем и 2-го декабря подали вторую такую же просьбу в синодальный казенный приказ, и там опять писали, что поп Кирилл им хорош и они просят «дать ему к их церкви для служения эпитрахильную память».

Поп Кирилл, который, состоя за «порутчиками», все это благоустроил, сейчас же пустил новую челобитную на государево имя. Он, как мирской человек, отдавал себя во власть прихожан и просил с ним «учинить по приходских людей прошению». При этом он прибавил, «что служить готов и уже поисповедывался».