Марк Колосов - Люди и подвиги (Рассказы)

Боец тут же, на ходу, коротко-ведь идет бой! — разъясняет женщине, что у него в сумке не только хлеб, но и консервы и печенье. И лицо старушки светлеет.

С горы Митридат видна Керчь. Здесь, — на этой горе, после войны будет стоять памятник советским десантникам, их мужеству, их воле, их самоотверженности. Десант был окружен с суши и блокирован с моря. Но героические десантники выстояли. По тылам противника, круша, уничтожая вражеские гарнизоны, они прорвались к пригороду Керчи, горе Митридат, овладели ею, в критические минуты вызывая на себя огонь нашей дальнобойной артиллерии.

Перед нами несколько донесений. Это разговор по радио командующего фронтом И. Е. Петрова с командиром дерзкого десанта, высадившегося на Крымском полуострове, полковником Гладковым.

Гладков. Силы и боеприпасы иссякают.

Петров. Держитесь! Боеприпасы вам сегодня ночью перебрасываются самолетами. Приказываю весь день прочно удерживать занимаемый район, тщательно готовьте выполнение приказа ноль-ноль пять.

Гладков. Десантники героически отбивают яростные атаки во много раз превосходящих сил противника.

Петров. Понимаю ваше положение. Требую в течение сегодняшнего дня приложить все усилия и удержать за собой район.

Гладков. Противник с восьми ноль-ноль все время атакует пехотой, танками и авиацией. Отбиваем атаки в рукопашных схватках. Если до вечера продержусь, выполню ваш ноль-ноль пять.

Выполнять буду без огня, молниеносной атакой. Думаю, прорвусь и выйду.

Петров. Правильно!

Гладков. Обманул фрицев. Ушел из-под носа у них. В шесть ноль-ноль занял гору Митридат.

Полковник Гладков обходит своих солдат. Это невысокий человек, лет сорока пяти, неторопливый, сдержанный. На нем серая полковничья папаха и армейская шинель. Видно, он еще недавно был полнее и шинель плотнее облегала его. Смуглое лицо полковника сурово-неподвижно. Кофеино-карие глаза смотрят прямо.

И только подбородок с ямочкой да неожиданная добрая улыбка, мгновенно озаряющая его лицо, дают понять, что этот человек чуток и внимателен к бойцам.

Полковник молча останавливается перед бойцами и, потупив взгляд, здоровается.

— Ну, здравствуйте! — говорит он сочным голосом.

— Здрасте! — слышится в ответ.

— В Эльтингене были?

— Были.

— Митридат брали?

— Брали!

— Все понятно!

Примечательно тут то, что нежность и отеческая любовь не выражается словами. Это то, что стоит за словами. И о геройстве тут не говорится прямо. "В Эльтингене были? Митридат брали? Все понятно!"

Приступают к выдаче наград. Маленькие коробочки лежат на столиках. Штабной офицер вызывает людей. К столику подходит рядовой. Гладков протягивает ему орден, пожимает руку и говорит тихим, проникновенным голосом:

— Приказом по войскам армии вы награждены орденом боевого Красного Знамени. Поздравляю! Кроме того, вы представлены к ордену Ленина.

Награжденный берет орден в левую руку. Правой отдает честь и пожимает руку полковнику. Со словами "Служу Советскому Союзу!" поворачивается и идет в строй.

Десантнику Ефремову Гладков вручает три ордена. При этом он говорит:

— Ефремов! Поздравляю! Больше нечего тебе сказать.

Среди солдат и офицеров, вызванных для получения наград, обращает на себя внимание молодой казах с телосложением борца. Рассказывают, что в катер, на котором переправлялась его рота, угодил снаряд. Казах выбрался на берег и присоединился к атакующим бойцам другой роты. Он не понимал по-русски, но шел вперед, с ожесточением прокладывая себе путь. Он понимал, что ему нужно стрелять и двигаться вперед. А ночью, когда все бойцы ужинали, он тоже подошел к походной кухне и протянул свой котелок.

— Ты не нашей роты. На тебя нет продуктов, — сказал повар.

Солдаты зашумели:

— Это наш! Ты бы поглядел, как он дрался. Сколько фрицев уложил!

Повар накормил его.

Кто-то рассказал о нем ординарцу командира десанта. Ординарец тоже был казах. Они разговорились. Солдат сказал, что он родом из Актюбинска. У берегов Крыма разбило его катер. Он присоединился к смелым. Усмехнувшись, он сказал, что его старушка мать дала ему талисман, предохраняющий от пуль. Но вот беда — мать не заговорила его от снарядов. Женщина не знала, чта они собой представляют, и в ее заговорах нет даже такого слова. Вот почему снаряд попал в его катер. Зато она заговорила его от беды на море — поэтому он выплыл.

Дует норд-ост над проливом. За Крым идут бои. В коротких сводках вы можете прочесть: такой-то полк успешно овладел таким-то рубежом. Глаз уже привык к таким донесениям. Но попробуем вдуматься, что стоит за скобками такого донесения. Какойнибудь немецкий офицер, быть может, говорил другому: "Здесь они не пройдут!" И при этом делал рукой такое движение, точно стирал с доски решенную задачу. С этим участком, дескать, покончено. Не стоит о нем думать!

Но немцы кое-чего недоучли. Они подсчитали, что участку фронта, занятому немецкой бригадой, противостоит только один русский полк. Разведка им так донесла. Но что это за полк, из кого он состоит, они этого не знали и не могли знать. Они не могли знать о разговоре, который произошел между командиром полка майором Кавешниковым и командиром десанта Гладковым. А разговор был такой.

— Сколько вам потребуется сил, чтобы взять этот рубеж? — спросил майора полковник.

— Вдвое больше, чем у меня есть,

— А сколько у вас бойцов?

Майор назвал цифру.

— Нет, вы ошибаетесь, — улыбаясь, возразил полковник. — У вас больше!

Майор в недоумении пожал плечами. Шутят с ним, что ли?

— Нет, в самом деле, — настаивал полковник. — Пойдите и присмотритесь к своим людям. Мы полагаем, что вы справитесь с поставленной задачей…

Майор идет к себе. Заглядывает в роту. Видит, около землянки несколько бойцов слушают молодого сапера Корнакова, который читает им письмо, полученное из дому. Завидев командира, все встают. Но он делает им знак садиться. Просит прочитать письмо сначала. И Корнаков читает:.

— "Здравствуйте, многоуважаемый мой верный друг Андрей Федорович! Посылаю я вам чистосердечный привет и желаю вам, Андрюша, самых наилучших успехов в вашей молодой жизни а также верности в нашей любви…"

В этом месте письма Корнаков делает паузу. Щеки его слегка розовеют, лицо выражает затаенное чувство гордости.

— "Андрюша, — продолжает Корнаков, — вы пишете, что хорошо живете, ну, я живу неважно. Немец нас дюже обидел. У нас много хлеба погорело, и хаты мы своей лишились. Враг у нас всю деревню нарушил. Как зашел от большака, и ни одного дома не оставил".

Тут снова пауза. Нарочито монотонный голос чтеца, старающегося не выдать своих чувств, начинает слегка дрожать.

— "Андрюша! Очень было страшно, как начался пожар. Мы из деревни убегали в поля, а то невозможно было терпеть. Задыхались от дыма. Зажгут, а тушить не дают. Мы хотели было затушить, подходим к дому. Я взошла в сенцы. Как закричат наши: