Марк Колосов - Люди и подвиги (Рассказы)

— Давно училище окончили?

— В этом году.

— Что ж, будем знакомы — комбат Ярцев!

— Лейтенант Волохов!

Ярцев улыбнулся сдавленной неестественной улыбкой, и лицо его тут же приняло строго озабоченное выражение.

— Первый взвод, ко мне! В две шеренги становись! Представляю нового командира взвода! — скомандовал он,

Я смотрел на молодых солдат и думал: давно ли я вот так же стоял в строю? Кратко рассказал о себе.

С комбатом установились строго официальные отношения. Он обо мне, наверно, думал: "Молодой, грамотный, но опыта нет. Надо быть с ним официальное, строже, чтобы не зазнавался!"

Я же думал о нем: "Командир батареи! В моем воображении представлялся образованный, веселый, чуткий, остроумный товарищ. Оказывается, он окончил всего семь классов. До войны был слесарем в совхоз,е. На войну шел рядовым. Стал офицером. За это уважаю его. Но почему он не учится? Жена. Двое детей! Отчего сух и, недоверчив?"

Утром Ярцев меня предупредил:

— К вам прибудет солдат второго года службы Омельянов.

Перевожу его к вам из второго взвода.

Солдат явился.

— Садитесь, Омельянов! Расскажите о себе.

— Да что рассказывать, товарищ лейтенант?

— До армии кем работали?

— Слесарем.

— Семья есть?

— Была. Сейчас нет. Я рано пить начал. Жена держать меня в узде не могла. Ушла от меня с сынишкой.

Лицо Омельянова вытянулось, сизые глаза потускнели.

У него в карточке взысканий и поощрений немало взысканий.

Из заряжающего переведен в подносчики снарядов.

— Меня, товарищ лейтенант, надо в узде держать. Поставьте за мной наблюдающего. Пусть он только мне напоминает, что я вам дал слово не пить. Не прикоснусь!

— А за что вам, Омельянов, нагрудный знак "Отличный стрелок" выдали?

— За стрельбу на инспекторской, когда я был заряжающим.

— Ну, вот что, Омельянов: дело не в узде. На то у человека есть воля. И не наблюдающий вас спасет. Поговорю с комсомольцами. Думаю, найдется хороший товарищ, который вам вовремя будет напоминать, что вы — солдат, а у солдата, кроме силы воли, есть еще и воинская честь.

Мне показалось, что потускневшие глаза Омельянова посветлели, лицо оживилось.

— Товарищ лейтенант, завтра врскресенье. Дайте мне увольнительную.

— Ну что ж, Омельянов, я верю, что вы вернетесь вовремя и в трезвом виде. Запишитесь у дежурного и учтите, что доверие теряют один раз. С вами пойдет рядовой "рюха.

В воскресенье меня вызвал комбат.

— Волохов, "то вам дал право отпускать Омельянова? Вы знаете, что он может налиться и подвести всю батарею?

— Я беру его на себя. Ручаюсь за Омельянова! — отвечал я.

С тревогой возвращался домой. Моя хозяйка, Любовь Герасимовна, вздыхает:

— Что это и в воскресенье тебя вызывают? Садись со мной чай пить.

— Вы, Любовь Герасимовна, со мной как мать родная!

— Да кабы свои дети были, а то вот сколько квартирантов — все люди разные. Ты еще молоденький. Тебе двадцать, а я жизнь прожила!..

Я сел за стол. Пью чай, слушаю неторопливую, баюкающую речь и вдруг ловлю себя, что то и дело теряю нить ее рассказа.

"А что, если Омельянов подведет? Напьется?" Вижу кривую усмешку комбата. Гневно сузившиеся глаза. Выговор в приказе.

А может быть, и гауптвахта…

Вечером пришел в казарму. Мгновенно отыскиваю взглядом койку Омельянова. Солдат спит ровным, безмятежным сном. Ну, значит, сошло! Но что это? Начало исправления или счастливый случаи? Дух захватывает при мысли, что мой разговор с ним зря не пропал. А кто они, другие солдаты моего взвода?

Ночь. В комнате тихо. Вдруг сквозь сон слышу стук в окно.

— Товарищ лейтенант, тревога!

На сборы пять минут и в часть «рысью».

Наша батарея стоит в строю.

Спешу к машинам, проверяю заправку, крепление орудий.

Слышу тонкий голосок Ярцева:

— Лейтенант Волохов, ко мне!

Подхожу.

— Быстрее выводите взвод!

За автомашинами подскакивают на камнях орудия.

Приехали на "исходный рубеж". Ночь светлая, звездная.

Ярцев приказал выставить боевое охранение. Остальным отдых до 5.00.

Когда солдаты уснули, Ярцев, тяжело вздохнув и улыбнувшись своей сдавленно хмурой улыбкой, озабоченно проговорил:

— Ну, взводные, вам теперь что! Все у вас есть. А вот мне в сорок третьем на Курской дуге пришлось наводить орудие по стволу, — прицел осколком разбило. Два танка подбил без прицела! Так вы уж… не подводите!

После побудки и завтрака он скомандовал:

— К бою!

Борцов рывком выхватил стопор, соединяющий станины орудия.

Крюха и Омельянов стремительно развели их. Жумагазин установил прицел. Показались выкрашенные в зеленый цвет макеты танков, сделанные из фанерных щитов, поставленных на полозья.

Жумагазин приник к прицелу.

— Товарищ лейтенант, дальность 1100 метров!

— По танку! Бронебойно-трассирующим, прицел 52!

Наводчик медлит еще — несколько секунд, ловя правый срез «танка» в перекрестье прицела-ведь за одну секунду танк проходит три метра.

Но вот из ствола пушки вылетает пламя, пушка вздрагивает.

— Лоб береги, Жумагазин! — кричит Борцов.

В бинокль не видно попадания, но трасса прослежена.

Поверяющий, капитан из штаба дивизии, поглядывает на секундомер, смотрит в новую стереотрубу с насадкой, да еще просветленная оптика-он-то видит, куда попали снаряды. А я волнуюсь.

Я ведь корректирую огонь, точно не зная, накрыта ли цель. Вижу в бинокль только желтую полосу огненной трассы. А кроме того, на боевых стрельбах макет танка продолжает двигаться, даже если он пробит. Только после окончания стрельб будет объявлен результат.

Мне остается продолжать корректировку, изменять упреждение, чтобы поражать танки с более близкого расстояния.

Комбат и поверяющий молчат-ведь стреляю я. Хоть бы подбодрили!

Наводчик ведет прицел за «танком», от правого среза еще полтанка-вынос-и нажимает на спуск. Орудие дрогнуло.

Тут уж нам видно попадание.

Осталось еще два снаряда, но поздно-танки прошли намеченный рубеж и поверяющий командует: отбой!

Вот и второе орудие отстреляло.

Что же сейчас? Каков итог? Минуты кажутся вечностью. Солдаты вытирают крупные капли пота. Можно курить.

Поверяющий и представитель полигона мчатся на машине к «танкам», которые уже находятся позади нас. Идем в курилку окоп за огневой позицией.

— Машина идет! — кричит Жумагазин.

Поверяющий подзывает комбата:

— Первоеорудие-посредственно! Второе-отлично!

Ярцев недоволен. Недоволен и Жумагазин, ведь он наводчик первого орудия.

Объявлена благодарность расчету второго орудия. Первый стоит, понурив головы.

Приехав со стрельб, чувствую, что устал, но помню правило.

командир уходит последним.

Солдаты, прочистив пушки в боксах, наконец-то в теплой казарме принимаются за чистку карабинов и автоматов. Их усталые лица блаженны. Казарма им кажется раем после сильного мороза с резким ветром.