Иван Мележ - Дыхание грозы

Кроме нее выделяла райкомовский дом еще разве цепочка белых чашечек на стене — с телефонными проводами.

Апейке повезло: Башлыков был как раз в райкоме Апей-"

ка поздоровался с русым парнем в гимнастерке, помощником секретаря, спросил, более для приличия, что нового, прошел в кабинет Башлыкова Башлыков был не один: перед ним в кресле, в свитке, с кнутом в руке, сидел Черноштан, председатель глинищанского колхоза. Сам Башлыков стоял напротив, за столом, — стройный, красивый, в строгой синей гимнастерке, в синих брюках. Привычно держа одну руку в кармане, он весело ответил Апейке на приветствие, сильно, энергично пожал руку, снова повел блестевшими дружелюбием глазами на Черноштана. По-дружески, как старший, более мудрый молодому товарищу своему, тоном советчика сказал:

— Все это — настроения! Отсталые настроения, Павел Васильевич. Я вам советовал бы поменьше прислушиваться ко всяким настроениям, ко всяким разговорчикам! Твердо вести свою линию!

— Дак же знать не хотят ничего!.. — В мягком голосе Черноштана чувствовалось смущение. — Слушать ничего не хотят!..

— Захотят! Надо только поговорить как положено, по"

вести их! Убедить! На то и руководство, чтоб руководить, вести людей туда, куда указывает партия! Учитывать особенности крестьянина, конечно, следует, но это не значит; что надо идти на поводу у него. Нельзя идти на поводу! Нельзя потакать всяким настроеньицам! Вести за собой, вести — вот что надо!

— Да как ты их поведешь?! Только и слышно: кто работает, кто не работает — толк одинаковый! Всем палочка в ведомости! Справедливости, говорят, нет!

— У них своя мерка справедливости, крестьянская, собственническая. Им тянуться и тянуться надо, чтобы понять справедливость нашу, пролетарскую! Они приросли к старому, все меряют старым аршином! Отдирать надо их от старого, не жалея! Отдирать и вести за собой! Вести с каждым днем все больше людей! — Башлыков заговорил озабоченно, деловито: — Мы должны усилить темпы коллективизации. В этом — главная задача, которую поставила партия перед нашим районом в данный момент. Решение ее, это ясно, будет в немалой степени зависеть и от нас. Село ваше — большое, видное, на вас, я заметил, поглядывают и Другие. Поэтому руководство района надеется, что вы покажете хороший пример другим…

— Дак мы что ж, мы б с радостью, если бы ладилось!

Если б люди дружно работали!..

Башлыков встал у стола, строго задумался. Косточки пальцев твердо, как бы в лад мыслям, постукивали об стол.

— У вас там, по всему видать, кулачье воду мутит!

Пользуясь вашей и нашей слепотой и беспечностью, делает свое дело! В этом, конечно, и соль всего того, что классово чуждые настроения у вас получили такое развитие! А мы развесили уши, ударились в спячку. Забываем, что враг не &шт, делает свое дело, пока мы спим… Надо будет специально присмотреться к вашему селу…

— Рады будем — приезжайте, посмотрите!.. А то так и глядят, чтоб опять назад…

— Назад дороги, Павел Васильевич, не будет! Надо смотреть вглубь, в корень! Дороги назад нет, так и скажите всем! Партия оглядываться не будет, большевики не привыкли оглядываться! Мы идем к сплошной коллективизации — так решила партия. Коллективы — будущее крестьян, не одного, не десяти — всех. И в нашем районе и во всей стране. Все — раньше или позже — будут колхозниками.

К этому все идет. И те, кто сегодня еще в единоличниках, — тоже будут в колхозах. Все. За исключением кулаков. Такова линия наша! Так и скажите людям!

— Скажу… Дак мы будем ждать вас…

Башлыков, давая понять, что разговор окончен, вышел изза стола.

— Надо смотреть вперед, Павел Васильевич! — Деловито добавил: — Так и быть, в ближайшее время подскочу! Сам посмотрю, разберусь! Только вот справлюсь с неотложными делами! Ну! — он по-дружески крепко сжал руку Черноштана.

Когда Черноштан протопал сапогами к дверям, Башлыков и Апейка смотрели в окно, как он подбирал сено, отвязывал коня, как неторопливо, раздумчиво выводил на улицу.

— М-да… — Башлыков прошелся по комнате, стройный, по-юношески упругий. Постоял, решительно крутнул ручку телефона. Приказал, чтобы дали Олешники, позвали Гайлиса.

— Приветствую, товарищ Гайлис!.. Башлыков говорит!

Дятла нет?.. Редко бывает он у вас!.. Не оправдывай! — Башлыков строго хмурил черные брови, смотрел куда-то в угол острым взглядом. Он помолчал, как бы давая Гайлису время уразуметь, что сейчас начнет о главном. — Что там у вас происходит? Разъяснить надо? Я о Глинищах спрашиваю!.. Творится черт знает что под боком, а вы спите и сны спокойные видите! Спите! Не видите, что делает у вас под носом кулачье!.. Не видите! Или заняли оппортунистическую позицию, что еще хуже!.. Если не выправите — будем говорить серьезно! На бюро!.. Передай это Дятлу!..

До свиданья!

Он тяжело положил трубку, мельком глянул на Апейку.

— Думаешь, зря пригрозил? Вижу по глазам. Напрасно так строго с Черноштаном?.. — Он глядел прямо в глаза Апейке. — Обстановка требует. Не такая обстановка, чтоб церемониться! Против силы — надо силой! Уверенность и строгость! Пусть видят и чувствуют: руководитель есть руководитель!

Апейка понял: это не столько объяснение своего поведения, сколько поучение ему, деликатному, мягкотелому. Хотел возразить, но Башлыков сказал:

— Думаю, Глинищами надо заняться Харчеву…

— Харчев пусть займется… Но беда там, видно, не только в агитации кулаков… Надо, по-моему, что-то делать в самом колхозе. Мы, по-моему, мало считаемся с психологией людей. Надо как-то заинтересовывать людей. Черноштан это правильно говорил…

— Заинтересовывать, заинтересовывать… Ох, эта психология!.. Жить она не дает тебе! Менять надо ее, эту твою психологию!..

Апейка почувствовал, что спорить бесполезно. Смолчал.

Башлыков взглянул деловито, требовательно:

— Ну, докладывай, хвались — если есть чем!

Апейка сказал, где был в последние дни, где провес собрания, сколько человек вступило в колхозы. Башлыков достал блокнот, переспрашивал, записывал. Стал рассказывать, где сам был.

— Вчера заезжал к тебе на родину. Перед собранием зашел к старикам твоим. "Дай думаю, посмотрю, как живут родители нашего председателя". Так что — познакомился…

Понравились и мать и отец. Карась хвалил отца: "Мастер первой марки — и в поле и на реке. И — честнейшей души.

Первый старик в колхозе", — сказал. Так что хорошее было знакомство! Хорошие старики!

— Не обижаюсь! — будто пошутил Апейка. Он усмехнулся скупо, хотя доброе слово про стариков пришлось по душе ему и хотя видел — Башлыков доволен искренне: чувствовал Апейка за этим, что чего-то Башлыков не договорил, скажет еще что-то — не такое приятное. С чуткой настороженностью ждал. Он не ошибся: через минуту улыбка с лица Башлыкова сошла, губы строго поджались. Взглянул прямо в глаза, открыто, невесело: