Аркадий Гайдар - Военная тайна

- Чего же это она ругалась? - удивился Толька.

- Как отчего? Да оттого ругалась, зачем отец поляк, а с русскими красными уходит.

- Так и не пошла?

- И не пошла. Сама не идет и других не пускает. Отец как посадил ее в угол, так она и села. Вышли наши во двор да на телегу. А кругом все горит: деревня горит, костел горит... Это от снарядов. А дальше у матери все смешалось: как отступали, как их окружали, потому что тут на дороге я родился. Из-за меня наши от красных отбились и попали в плен к немцам, в Восточную Пруссию. Там мы четыре или пять лет и прожили.

- Отец-то почему с винтовкой приходил?

- А он, Толька, в народной милиции был. Когда в Польшу пришли красные, так у нас народная милиция появилась. Помещиков ловили и еще там разных... Как поймают, так и в ревком.

- Нельзя было отцу оставаться, - согласился Толька. - Могли бы, пожалуй, потом и повесить.

- Очень просто. У нас дедушка нигде не был, только в ревкоме рассыльным, и то год в тюрьме держали. А сестра у меня - ей сейчас двадцать восемь лет, - так она и теперь в тюрьме сидит. Сначала посадили ее - три года сидела. Потом выпустили - три года на воле была. Теперь опять посадили. И уже четыре года сидит.

- Скоро опять выпустят?

- Нет, еще не скоро. Еще четыре года пройдет, тогда выпустят. Она в Мокотовской тюрьме сидит. Оттуда скоро не выпускают.

- Она коммунистка?

Владик молча кивнул головой, и оба притихли, обдумывая свой разговор и прислушиваясь к тому, что читала Натка о неграх.

- Толька! - тихо и оживленно заговорил вдруг Владик. - А что, если бы мы с тобой были ученые? Ну, химики, что ли. И придумали бы мы с тобой такую мазь или порошок, которым если натрешься, то никто тебя не видит. Я где-то такую книжку читал. Вот бы нам с тобой такой порошок!

- И я читал... Так ведь все это враки, Владик, - усмехнулся Толька.

- Ну и пусть враки! Ну, а если бы?

- А если бы? - заинтересовался Толька. - Ну, тогда мы с тобой уж что-нибудь придумали бы.

- Что там придумывать! Купили бы мы с тобой билеты до заграницы.

- Зачем же билеты? - удивился Толька. - Ведь нас бы и так никто не увидел.

- Чудак ты! - усмехнулся Владик. - Так мы бы сначала не натершись поехали. Что нам на советской стороне натираться? Доехали бы мы до границы, а там пошли бы в поле и натерлись. Потом перешли бы границу. Стоит жандарм мы мимо, а он ничего не видит.

- Можно было бы подойти сзади да кулаком по башке стукнуть, - предложил Толька.

- Можно, - согласился Владик. - Он, поди-ка, тоже, как Баранкин, все оглядывался бы, оглядывался: откуда это ему попало?

- Вот уж нет, - возразил Толька. - В Баранкина это мы потихоньку, в шутку. А тут так дернули бы, что, пожалуй, и не завертишься. Ну ладно! А потом?

- А потом... потом поехали бы мы прямо к тюрьме. Убили бы одного часового, потом дальше... Убили бы другого часового. Вошли бы в тюрьму. Убили бы надзирателя...

- Что-то уж очень много убили бы, Владик! - поежившись, сказал Толька.

- А что их, собак, жалеть? - холодно ответил Владик. - Они наших жалеют? Недавно к отцу товарищ приехал. Так когда стал он рассказывать отцу про то, что в тюрьмах делается, то меня мать на улицу из комнаты отослала. Тоже умная! А я взял потихоньку сел в саду под окошком и все до слова слышал. Ну вот, забрали бы мы у надзирателя ключи и отворили бы все камеры.

- И что бы мы сказали? - нетерпеливо спросил Толька.

- Ничего бы не сказали. Крикнули бы: "Бегите, кто куда хочет!"

- А они бы что подумали? Ведь мы же натертые, и нас не видно.

- А было бы им время раздумывать? Видят - камеры отперты, часовые побиты. Небось, сразу бы догадались.

- То-то бы они обрадовались, Владик!

- Чудак! Просидишь четыре года да еще четыре года сидеть, конечно, обрадуешься... Ну, а потом... потом зашли бы мы в самую богатую кондитерскую и наелись бы там разных печений и пирожных. Я один раз в Москве четыре штуки съел. Это когда другая сестра, Юлька, замуж выходила.

- Нельзя наедаться, - серьезно поправил Толька. - Я в этой книжке читал, что есть ничего нельзя, потому что пирожные - они ведь не натертые, их наешься, а они в животе просвечивать будут.

- А ведь и правда будут! - согласился Владик.

И оба они расхохотались.

- Сказки все это, - помолчав, сознался и сам Владик. - Все это сказки. Чепуха!

Он отвернулся, лег на спину и долго смотрел в небо, так что Тольке показалось, что он прислушивается к тому, что читает Натка.

Но Владик не слушал, а думал о чем-то другом.

- Сказки, - повторил он поворачиваясь к Тольке. - А вот в Австрии есть коммунист один. Он раньше солдатом был. Потом стал коммунистом. Так этот и без всяких натираний невидимый.

- Как - невидимый? - насторожился Толька.

- А так. С тех пор как убежал он из тюрьмы, три года его полиция ищет и все никак найти не может. А он то здесь появится, то там, у нас. В Львове он прямо открыто на собрании деповских рабочих выступил. Все так и ахнули. Пока полиция прибежала, а он уже полчаса проговорил.

- Ну, и что же полиция? Ну, и куда же он девался?

- А вот поди спроси - куда, - с гордостью ответил Владик. - Как только полиция в двери, вдруг хлоп... свет погас. А окон много, и все окна почему-то распахнуты. Кинулась полиция к механику, а механик кричит, ругается. "Идите, говорит, к черту! У меня и без того беда: кажется, обмотка якоря перегорела".

- Так это он нарочно! - с восхищением воскликнул Толька.

- А вот поди-ка ты докажи, нарочно или не нарочно, - усмехнулся Владик и добавил уже снисходительно: - Рабочие прячут, оттого и невидимый. А ты что думал? Порошок, что ли?

Издалека донесся гул колокола - к обеду, и ребятишки, хватая подушки, простыни и полотенца, с визгом повскакали со своих мест.

После обеда полагалось ложиться отдыхать. Но в третьей палате плотники еще с утра пробивали новую дверь на террасу. Койки были вынесены, на полу валялись стружки и штукатурка, а плотники запаздывали.

Поэтому второму звену разрешено было отдыхать в парке.

Владик и Толька забрались в орешник. Толька вскоре задремал, но Владику, не спалось. Он ждал сегодня важного письма, но почтальон к обеду почему-то не приехал. Владик вертелся с боку на бок и с завистью глядел на спокойно похрапывающего Тольку. Вскоре вертеться ему надоело, он приподнялся и подергал Тольку за ногу:

- Вставай, Толька! Чего спишь? Ночью выспишься.

Но Толька дрыгнул ногой и повернулся к Владику спиной. Владик рассердился и дернул Тольку за руку:

- Вставай... вставай, Толька! Кругом измена! Все в плену. Командир убит... Помощник контужен. Я ранен четырежды, ты трижды. Держи знамя! Бросай бомбы! Трах-та-бабах! Отобьемся!..

И, всучив ошалелому Тольке полотенце вместо знамени и старый сандалий вместо бомбы, Владик потащил товарища через кусты под горку.

- За такие дела можно и по шее... - начал было рассерженный Толька.