Николай Гарин-Михайловский - Гимназисты (Семейная хроника - 2)

- Ох, тяжко жить! - ласково заметила Анна Степановна, кладя руку на мягкие волнистые волосы Карташева.

Корнев уже несколько раз поглядывал на приятеля. За последнее время он начинал чувствовать какую-то особенную симпатию к Карташеву.

- Ты что это в самом деле? - спросил он.

- Устал, - ответил смущенно Карташев и, отгоняя от себя свои мысли, спросил: - Ну что? решил ехать с нами?

- Куда это? - поинтересовался двоюродный брат Корнева.

- К ним... в деревню, - ответил Корнев.

- Ты что ж, едешь?

Корнев озабоченно посмотрел на мать. Анна Степановна только вздохнула.

- Не решил еще.

- Отчего ж тебе не ехать? - спросил его брат. - Деревня...

Но Карташев перебил его:

- В деревне так интересно.

Студент ждал, что он еще скажет.

- Наши хохлы такие симпатичные, оригинальные... Когда узнаешь их - их нельзя не полюбить. А степи наши... Сначала они никакого впечатления не производят, но постепенно так привязываешься к ним, как к человеку. Знаешь, этот простор, одиночество степи... и ты один...

"Один!" - охватило Карташева с щемящей болью и сильнее потянуло в степь.

Он вздохнул всей грудью.

- А осенью в степи!.. Небо синее, синее... воздух прозрачный, неподвижный... видно на десятки верст: только скирды да где-нибудь стадо овец, да орел на скирде... спокойно... тихо... так и кажется, что степь спит... дышит...

- Не храпит? - добродушно улыбнулся Корнев и посмотрел на брата. Карташев сконфуженно провел рукой по лицу и тоже улыбнулся.

- Смейся, а если бы поехал...

- В деревне есть что посмотреть, - сосредоточенно, избегая Карташева, заговорил студент. - Как разворачивают "Отечественные записки" эту деревню... Успенский, Златовратский - какая прелесть!

- Немножко скучно только, - вставил Корнев. - У Успенского и Златовратского хоть талантливо, а у других уж так серо...

- Ну можно ли так говорить? - вспыхнул студент. - Тебе серо читать, а им жить в этом сером надо. Что ж, оно само посветлеет, если мы от него отворачиваться станем? Разве удовольствия искать в таком чтении? Материал здесь важен, и всякий хорош, лишь бы верный был. В этом отношении "Отечественные записки" и ставят вопрос в том смысле, в каком я выше говорил, - никакой формы не надо, суть давай, - потому что речь здесь идет о решении самой насущной в жизни государства задачи. Здесь нечего разводить эстетику: нужно знание... Для человека с хорошими мозгами в деревне первая пища.

- Да нет... что ж? я, собственно, поехал бы, - согласился Корнев и покосился на вошедшую мать.

Анна Степановна покачала головой.

- Да уж поезжай, - вздохнула она и, обратившись к Карташеву, спросила: - Где-то моя коза? Вы не бачили часом?

Сердце Карташева екнуло, и он ответил, стараясь придать своему голосу свободный тон:

- Она на бульвар ушла.

- Вертит тому Рыльскому голову, - покачала головой Анна Степановна. - И в кого она уродилась.

- Не в вас? - спросил племянник.

- Не знаю, я и молодой не була...

Анна Степановна скользнула взглядом по сыну и закончила:

- Так сразу на своего наскочила.

- А за ним уж и весь свет пропал?

Анна Степановна только подняла подбородок и добродушно махнула рукой.

Корнева с Рыльским возвращались с бульвара, пропустив далеко вперед Семенова с хозяйской дочкой. Долба еще на бульваре отстал, встретив какого-то знакомого.

- Слушайте, Рыльский, как вам нравится Аглаида Васильевна? - спрашивала своего спутника Корнева.

- Умная баба, ловко за нос водит своего сына.

- Знаете, я не понимаю Карташева: в нем какая-то смесь взрослого и мальчика.

- Я думаю, в этом и выражается ее влияние: она давит его и умом, и сильным характером.

Корнева весело рассмеялась и проговорила:

- Посмотрите на Семенова, как он тает.

Смеялась ли Корнева, сердилась - все у нее выходило неожиданно, всегда искренне и непринужденно.

Рыльский взглянул на Семенова и усмехнулся.

- Семенов! - позвала Корнева.

Семенов оглянулся, сразу собрался и деловито зашагал к отставшим.

- Вам нравится ваша дама? - тихо спросила Корнева, когда он подошел к ней.

- Вот дурища! - весело, по секрету сообщил Семенов. Все трое фыркнули. - Я".

- Идите, идите...

Семенов зашагал назад к своей даме.

Корнева и Рыльский опять пошли вдвоем.

- Слушайте, отчего мне так весело? А вам весело?

Рыльский ответил сначала глазами и потом прибавил:

- Весело.

Корнева пытливо заглянула в его глаза и произнесла с набежавшим вдруг огорчением:

- Мне все кажется, что вы шутите, а на самом деле думаете совсем другое.

- Я говорю, что думаю.

Корнева наблюдала Рыльского. Рыльский делал вид, что не замечает, и серьезно провожал глазами встречавшихся гуляющих.

- Отчего, когда я хочу на вас сердиться, - я не могу. Пожалуйста, не думайте: я ужасно чувствую вашу самонадеянность и презренье ко всем. Иногда так рассержусь, вот взяла бы вас и побила.

Она рассмеялась.

- А посмотрю на вас... и все пропадет. Ведь это не хорошо... правда?

- Что не хорошо? - спросил Рыльский.

Они вошли под тень акаций.

На них пахнуло сильным ароматом цветов.

- Ах, как хорошо пахнет, - сказала Корнева.

Рыльский подпрыгнул и сорвал белую кисть цветка.

- Дайте...

Она оглянулась и, пропустив свидетелей, прикрепила цветок у себя на груди. Она прикрепляла и смотрела на цветок, а Рыльский смотрел на нее, пока их взгляды не встретились, и в ее душе загорелось вдруг что-то. Она закрыла и открыла глаза. Ее сердце сжалось так, будто он, этот красавец с золотистыми волосами и серыми глазами, сжал ее в своих объятиях.

Она пошла дальше, потеряв ощущение всего; что-то веселое, легкое точно уносило ее на своих крыльях.

- Ах, я хотела бы... - вздохнула она всей грудью и замерла.

Нет, нельзя передать ему, что хотела бы она унестись с ним вместе далеко, далеко... в волшебную сторону вечной молодости... Хотела бы вечно смотреть в его глаза, вечно гладить и целовать золотистые волосы.

- Нет, ничего я не хочу... Я хотела бы только, чтобы вечно продолжалась эта прогулка...

Но они уже стояли у зеленой калитки их дома. Сквозь ажурную решетку увидала она брата, спину уныло облокотившегося о стол Карташева и, оглянувшись назад, произнесла упавшим голосом:

- Уже?

Эхо повторило ее вздох в веселом дне, в залитой солнцем улице и понесло назад в ароматную тень белых акаций, в безмятежное синее море, в искристый воздух яркого летнего дня.

После обеда компания отправилась кататься на лодках. Поехал и Моисеенко, соблазненный заездом на дачу Горенко, с которой он был знаком и которой интересовался. По поводу приглашения дочери хозяина Корнев было запротестовал, но Семенов энергично обратился к нему:

- Ты молчи... понимаешь?

Так как Семенова поддержала и Корнева, то Корнев только рукой махнул.