Николай Гейнце - Самозванец

— Ты проиграл сегодня у Веры Семеновны…

— Ну, это еще посмотрим… Я надеюсь, и тут крикну «ва-банк».

— И карта твоя будет бита.

Николай Герасимович, беседуя в это время с Кирхофом, правым ухом слышал этот разговор.

«„Несчастлив в картах — счастлив в любви“, — припомнилась ему поговорка. — Ужели этот ребенок?..»

Перед духовным взором Савина восстала обаятельная фигурка молодой дочери Усовой.

Какая-то давно уже им не испытываемая теплота наполнила его сердце — ему показалось, что именно это чувство он испытывал только тогда, когда проводил незабвенные, быстро промчавшиеся минуты около его несравненной Марго.

«Ужели я влюблен?» — мысленно воскликнул Николай Герасимович и внутренне рассмеялся над самим собой.

Желающих метать банк не нашлось.

Игра прекратилась.

Гости стали расходиться по домам.

Только некоторые сдались на усиленные просьбы Капитолины Андреевны и остались ужинать.

Одни из первых простились с хозяйкой Николай Герасимович Савин и Григорий Александрович Кирхоф.

Полковница их особенно не удерживала.

Была великолепная звездная ночь.

Приказав экипажу следовать за ними, Савин и Кирхоф пошли пешком.

— И вы говорите, что этот человек держит все нити в своих руках?.. — спросил Николай Герасимович своего спутника.

— Это так же верно, как то, что мы идем рядом с вами…

— Это очень хорошо, мне бы хотелось вывести на чистоту всю эту историю… Вы, значит, как и я, уверены, что Сиротинин невинен?

— Я это знаю давно.

— Это ужасно… Только я, испытав на своем веку весь ужас тюремного заключения, могу безошибочно судить, что это такое… У меня была еще надежда на оправдание, а тут…

— Тут нет никакой надежды… Все улики против него…

— Надо спасти его…

— Наш «граф», кажется, не очень хорошо чувствует себя в вашем присутствии.

— Вы заметили?

— Еще бы… А потому…

— Вы думаете, что моя просьба на него подействует?

— Она будет для него приказанием, как и моя.

— Как и ваша?

— Я его держу в руках тем же, да кроме того, у меня есть с ним старые счеты… Вы мне в них не помешаете, а потому-то я так охотно повез вас сейчас же к нашей «дорогой полковнице».

— Я вам очень благодарен, мне так хотелось бы оказать услугу Елизавете Петровне Дубянской.

— Ах, это компаньонке Селезневой, которая бежала с Нееловым?

— Она теперь госпожа Неелова.

— Он на ней женился? А здесь поговаривали, что он раздумал…

— Ему не позволили этого…

— В эту Дубянскую влюблен Иван Корнильевич Алфимов, а она друг детства Дмитрия Павловича Сиротинина, и как обыкновенно бывает, детская дружба перешла в более серьезное чувство… Быть может, ревность молодого Алфимова и была побудительной причиной: спасая себя, погубить кассира и соперника?..

— Какая подлость! — воскликнул Николай Герасимович.

— Бедный юноша не так виноват, он всецело в руках нашего пресловутого графа, и тот играет им как куклой… Если бы Корнилий Потапович вторично теперь сделал ревизию кассы, то он бы сам понял, кто был и первый вор.

— Вы думаете?

— Я в этом убежден… Но ему не до того… Старик совсем сошел с ума и только и бредит женщинами… Он ревнует к ним даже сына…

— Этот старый коршун… — с гадливостью сказал Савин.

— Да! Наш Сигизмунд помогает обоим и умеет устроить, чтобы старик и молодой не встречались на одной дорожке!..

— Ну, дела!.. — заметил Савин.

— Да, уж такие дела, что и не говорите. Чего стоит одна наша полковница… Видели?

— Видел… и на первых порах мне даже пришлось сыграть роль доброго гения этой чистой голубки, попавшей в стаю галок и коршунов…

— И конечно, голубка совсем очаровалась своим добрым гением?

— Она дитя…

— Детям-девочкам именно и нравятся такие…

— Какие?

— Как вы… Рыцари без страха и упрека.

Николай Герасимович вздохнул. Образ Веры Семеновны Усовой снова восстал перед ним, и снова он ощутил приятную теплоту в своем сердце.

Собеседники вышли на набережную Невы, сели в экипаж и поехали по домам, продолжая беседовать друг с другом.

Владимир Игнатьевич Неелов был очень доволен, свалив со своих плеч «обузу», как он называл Любовь Аркадьевну, и окунулся с головой в вихрь московских удовольствий.

Он стал даже, действительно, серьезно ухаживать за дочерью одного московского купца-толстосума, имевшего великолепные дачи в Сокольниках и любившего перекинуться в картишки.

Неелов пропадал у него на даче с утра до вечера, гоняясь за двумя зайцами, обыгрывая отца и расставляя тенета богатейшей московской невесте.

Мадлен де Межен все более и более привязывалась к молодой девушке и, повторяем, почти была с нею неразлучна.

Часто она оставляла Любовь Аркадьевну ночевать у себя, и они по целым ночам говорили «по душе».

Николай Герасимович также с некоторого времени бывший не прочь пользоваться «холостой свободой», ничего не имел против этого, а, напротив, чрезвычайно любезно присоединял свои просьбы не оставлять Мадлен одну, когда он должен уезжать «по делам», к приглашениям своей подруги жизни.

Долинский оказался правым.

Савин совершенно легально проживал в Москве, и из адресного стола посыльным «Славянского Базара» была доставлена точная справка о его местожительстве.

На другой же день по получении этой справки Сергей Павлович поехал к Николаю Герасимовичу.

Он застал его за завтраком вместе с Мадлен де Межен и Любовью Аркадьевной, как раз в этот день ночевавшей в гостинице «Англия».

— Боже мой, какими судьбами! — воскликнул было Савин при входе, в номер Долинского, но остановился, увидав Любовь Аркадьевну, которая, смертельно побледнев, встала со стула, но тотчас же снова не села, а скорее упала на него…

Из рассказов Мадлен де Межен он знал, что молодой адвокат близок с домом Селезневых, — любил молодую девушку и даже желание ее отца было, чтобы он сделался ее мужем.

Николай Герасимович догадался, что Сергей Павлович приехал в Москву по следам беглецов.

Этим объясняется и испуг молодой девушки, вскоре, впрочем, оправившейся и бросившейся к Долинскому.

— Вы из Петербурга, что папа и мама, что брат?..

— Папа и мама здоровы, а ваш брат со мной в Москве, с нами и Елизавета Петровна Дубянская.

— Где она? Где? — воскликнула радостно Любовь Аркадьевна.

Только теперь, когда положение ее выяснилось, она поняла и оценила свою бывшую компаньонку.

— Очень рад, очень рад вас видеть… Сперва надо хлеба и соли откушать, а потом успеете переговорить на свободе, мне надо уехать, а Мадлен… Но позвольте вас представить.

Савин представил Долинского Мадлен де Межен.

— Я очень рада, заочно я знаю вас давно и благословляю как спасителя Nicolas, — сказала француженка.