Федор Достоевский - Письма (1870)

(3) вместо: у них - было: у него

(4) текст: стало быть ... ... обещания - вписан

(5) было: ст<���ану>

(6) было: Впрочем

(7) далее: 4 слова нрзб.

(8) далее: 1 слово нрзб.

(9) далее было: Идеал

(10) далее было: навеки

(11) далее было: Стало <���быть?>

(12) было: вр<���агов?>

(13) было: мысль

Дрезден 1 октября/19 сентября 1870.

Милостивый государь многоуважаемый Михаил Никифорович,

Я работал всё лето из всех сил и опять, оказывается, обманул Вас, то есть не прислал до сих пор ничего. Но мне всё не удавалось. У меня до 15 печатных листов было написано, но я два раза переменял план (не мысль, а план) и два раза садился за перекройку и переделку сначала. Но теперь все установилось. Для меня этот роман слишком многое составляет.

Он будет в 30 листов и в трех больших частях. Через 2 недели по получении этого письма редакция "Русского вестника" получит два первые эпизода 1-й части, то есть половину ее, а к 15 ноября и всю 1-ю часть (от 10 до 12 листов). Затем уже доставка не замедлит. Из написанных 15 листов наверно двенадцать войдут в новую редакцию романа. Мне самому, теперь особенно, слишком дорог успех, и я не захочу сам вредить ему, замедляя высылку. Таким образом, ранее января будущего года нельзя начать печатать. Прошу Вас чрезвычайно - извинить меня за то, что я не сдержал слова и высылаю так поздно. Но не от меня зависело - уверяю Вас! Теперь же счел необходимым уведомить Вас о ходе дела и о том, что непременно доставлю работу и не манкирую ни за что на свете.

Примите, многоуважаемый Михаил Никифорович, уверение в глубочайшем моем уважении.

Покорный слуга Ваш

Федор Достоевский.

Дрезден 7/19 октября/1870.

Имею честь при сем препроводить в многоуважаемую редакцию начало моего романа "Бесы". Я слишком опоздал против обещанного мною срока; приношу от всего сердца извинение; но на этот раз виноват не столько я, сколько совершенно непредвидимые внешние обстоятельства. За одно ручаюсь: остановки более не будет. Здесь, в высылаемом, заключается половина первой части. Всех частей - три. Каждая часть имеет четыре деления (которые обозначены у меня римскими цифрами и заголовком). Каждое деление дробится далее на главы. (Всего высылаю теперь 62 полулистка почтовой бумаги малого формата).

III и IV отделы первой части будут высланы мною в редакцию "Русского вестника" в ноябре нынешнего 1870 г.

Если редакция определит печатать мой роман с январского номера будущего 1871 года, то, повторяю, с моей стороны задержки более не будет. Отвечаю за это.

Покорнейше прошу многоуважаемую редакцию пересмотреть французские фразы в романе. Мне кажется, что нет ошибок, но я могу ошибаться.

Равно попрошу покорно сверить мой эпиграф из Пушкина с изданием Пушкина. Я припоминал наизусть.

У меня в одном месте есть выражение: "Мы надевали лавровые венки на вшивые головы". Ради бога, умоляю: не вычеркивайте слово вшивые. И вообще прошу большого снисхождения к моему роману.

С месяц назад я писал письмо в редакцию на имя Михаила Никифоровича, в котором уведомлял о романе. Дошло ли оно в редакцию? Может быть, при теперешних военных хлопотах здешние почты иногда задержат письмо несколько дней лишних.

Тоже с месяц назад отправил я в редакцию "Русского вестника" письмо на имя родственницы моей Софьи Александровны Ивановой. Ответа я от нее не получил и полагаю, что письмо мое не дошло.

Вместе с этой первой посылкой романа я посылаю завтра же, особо, письмо к Михаилу Никифоровичу. Уведомляю об этом здесь для точности, на случай если б задержалось как-нибудь в дороге или пропало то письмо.

Честь имею пребыть с глубочайшим уважением покорнейшим слугою редакции

Федор Достоевский.

Дрезден 8/20 октября 1870 г.

Милостивый государь многоуважаемый Михаил Никифорович,

Я выслал сегодня в редакцию "Русского вестника" всего только первую половину первой части моего романа "Бесы". Но в очень скором времени вышлю и вторую половину первой части. Всех частей будет три; каждая от 10 до 12 листов. Теперь замедления не будет.

Если Вы решите печатать мое сочинение с будущего года, то мне кажется необходимо, чтоб я известил Вас предварительно, хотя бы в двух словах, об чем собственно будет идти дело в моем романе.

Одним из числа крупнейших происшествий моего рассказа будет известное в Москве убийство Нечаевым Иванова. Спешу оговориться: ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельств того убийства я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет. Да если б и знал, то не стал бы копировать. Я только беру совершившийся факт. Моя фантазия может в высшей степени разниться с бывшей действительностию, и мой Петр Верховенский может нисколько не походить на Нечаева; но мне кажется, что в пораженном уме моем создалось воображением то лицо, тот тип, который соответствует этому злодейству. Без сомнения, небесполезно выставить такого человека; но он один не соблазнил бы меня. По-моему, эти жалкие уродства не стоят литературы. К собственному моему удивлению, это лицо наполовину выходит у меня лицом комическим. И потому, несмотря на то, что всё это происшествие занимает один из первых планов романа, оно, тем не менее, - только аксессуар и обстановка действий другого лица, которое действительно могло бы назваться главным лицом романа.

Это другое лицо (Николай Ставрогин) - тоже мрачное лицо, тоже злодей. Но мне кажется, что это лицо - трагическое, хотя многие наверно скажут по прочтении: "Что это такое?" Я сел за поэму об этом лице потому, что слишком давно уже хочу изобразить его. По моему мнению, это и русское и типическое лицо. Мне очень, очень будет грустно, если оно у меня не удастся. Еще грустнее будет, если услышу приговор, что лицо ходульное. Я из сердца взял его. Конечно, это характер, редко являющийся во всей своей типичности, но это характер русский (известного слоя общества). Но подождите судить меня до конца романа, многоуважаемый Михаил Никифорович! Что-то говорит мне, что я с этим характером справлюсь. Не объясняю его теперь в подробности; боюсь сказать не то, что надо. Замечу одно: весь этот характер записан у меня сценами, действием, а не рассуждениями; стало быть, есть надежда, что выйдет лицо.

Мне очень долго не удавалось начало романа. Я переделывал несколько раз. Правда, у меня с этим романом происходило то, чего никогда еще не было: я по неделям останавливал работу с начала и писал с конца. Но и, кроме того, боюсь, что само начало могло бы быть живее. На 5 1/2 печатных листах (которые высылаю) я еще едва завязал интригу. Впрочем, интрига, действие будут расширяться и развиваться неожиданно. За дальнейший интерес романа ручаюсь. Мне показалось, что так будет лучше, как теперь.