Явдат Ильясов - Согдиана

— Я на стороне народа, — грустно сказал Спантамано, — однако душе моей от этого не легче.

— Ты на стороне народа? — Старец медленно покачал головой. — Послушай голос твоего существа и скажи: что у тебя на стороне народа — разум или сердце?

Спантамано поразился. Разум или сердце? Ему вспомнилась Мараканда. Войско распадается. Спантамано приходится выбирать между двумя Согдианами. И он выбирает Согдиану простых людей. Почему? Он видел тогда: за народом сила. Значит, разум… разум заставил его сделать этот шаг? А сердце? А сердце не болело за народ, оно болело за потомка Сиавахша. Спантамано растерялся… и ничего не сказал.

— Вот видишь? — усмехнулся Танаоксар, как бы читая в душе согдийца.

Спантамано слушал Танаоксара затаив дыхание; иногда оно прерывалось глубоким, судорожным вздохом, затем становилось тихим и послушным.

— Танаоксар знает: тебе трудно, — продолжал слепой. — Чем владел, того лишился. Во что верил, в том разуверился. Чего желал, того не добился. Знатные не поддержали тебя. Простые поддерживают, но плохо владеют оружием. Жена собирается тебя покинуть. Искендер Зулькарнейн не побежден. Так я говорю?

— Так, — прошептал согдиец.

— Ну и что же? — Голос Танаоксара окреп. — Зато ты положил начало славной войне против Искендера. Твое имя послужит путеводной звездой для грядущих поколений. Через год будет сто Спантамано. Через десять лет тысячи Спантамано. Через сто лет — десятки тысяч Спантамано! Из одного зерна, брошенного тобой в землю, вырастет много, без конца много зерен. И они тоже прорастут. Они тоже дадут новые зерна. И рано или поздно враг понесет заслуженную кару. Великие дела не свершаются сразу. Нападай! Сражайся! Когда нужно, отступай. И не забывай, во имя чего борешься.

Танаоксар замолчал, откинулся назад и прислонился к стене. Тысячи путаных мыслей пролетали в голове Спантамано, как стаи обгоняющих друг друга стрижей.

— Подбрось в костер толстых сухих ветвей, — приказал Танаоксар. Спантамано повиновался. В храме стало светло, как днем. Старик жестом показал согдийцу место у своих ног. — Лежи! Думай!..

Спантамано растянулся на ковре. Он думал до рассвета. Перед Спантамано развернулось победное шествие необозримых толп. Они шли огромным волнующимся скопищем откуда-то снизу, из холодной черной мглы, ровным шагом проходили мимо Спантамано и двигались куда-то вверх, к розовым вершинам, за которыми разливалось ослепительным морем радостное сияние. Несметные ряды высоких, плечистых мужчин и тонких женщин выступали из темноты, гордо откинув голову и протянув руки вперед, к свету, и растворялись наверху в сверкающих лучах. Их лица были суровы и спокойны, а поступь тверда и размашиста. Из-под их ног по временам вырывались какие-то мерзкие твари. Они злобно ощеряли свои пасти и с визгом пропадали в колеблющемся тумане. Иногда из рядов выходили какие-то бледные, жалкие существа; они отставали от неудержимого потока, садились у дороги и плакали. И гремел и разливался над миром чудесный гимн; голоса мужчин, женщин и детей сливались в захватывающем, крылатом напеве. Целую вечность мысленно глядел Спантамано на шествие, но ему не было конца.

Под утро он забылся в коротком сне и поднялся освеженный и удовлетворенный. Лицо его стало суровым и спокойным, как у тех людей, которых он увидел в ночных размышлениях. В сердце уже не было горечи. Он знал, для чего существует и ради чего умрет.

— Прощай, отец. — Спантамано поклонился Танаоксару до самой земли. Ты, слепой, открыл мне глаза. И пока они не закроются навсегда, я буду сражаться.

— Возьми и привяжи к своей пике, — сказал Танаоксар, доставая длинную прядь черных до блеска волос. — И за тобою пойдет каждый честный массагет. Это волосы Ширака.

С трепетом принял Спантамано дар старого Танаоксара.

— Живи долго, отец.

— Ступай, и да будет тебе благо.

Спантамано быстро вышел из храма и остолбенел. В глаза ударило солнце — не то, которое вот уже два месяца висело бледным пятном среди туч, а настоящее солнце юга. За одну ночь ветер переменился и теперь дул со стороны Марга — теплый, родной, веселый. Небо очистилось и сверкало прозрачной голубизной. Снег стал рыхлым и с хлюпаньем проваливался под ногами. След тотчас же наполнялся талой водой.

Наступила весна.

Спантамано, жрец Алингар, чеканщик Варахран, земледелец Баро и перс Датафарн ездили от табора к табору и собирали войско для нападения на Искендера.

— Массагеты! — кричал Спантамано, взмахивая пикой с волосами Ширака. — Враг оплевал землю Согдианы. Если вы не поможете нам сегодня, то Зулькарнейн придет сюда завтра. Точите кинжалы! Седлайте коней! За мной, массагеты! Победим или погибнем.

Обветренное, загорелое лицо. Смелые очи глядят на всех открыто и прямо. Рука твердо и властно сдерживает горячащегося коня. Когда звучный голос вождя гремел над притихшей толпой, Варахран бледнел, а Баро сдержанно улыбался. После очищения в храме Танаоксара молодой потомок Сиавахша преобразился. Он окреп и даже ростом, кажется, стал выше. Правда, в нем ничего не осталось от былой отчаянной веселости. Но зато Спантамано превратился в сурового, зоркого воина, уверенного в своей правоте и силе.

— Идите за мной, массагеты! — призывал Спантамано, и массагеты шли за неукротимым согдийцем, покидая у костров плачущих жен и детей.

Одних привлекала легкая добыча в стане македонцев, других сдвигал с места голод — всех баранов съели зимой. Однако тех, кто примыкал к Спантамано с чистым сердцем, было неизмеримо больше. "Если вы не поможете нам сегодня, Зулькарнейн придет сюда завтра", — эти слова заставляли задуматься самых черствых людей. Волосы Ширака, развевающиеся на конце пики, волновали массагетов и пробуждали в них отвагу. Отряд Спантамано рос день ото дня. Вождь послал Баро и сорок пенджикентцев по городам и селениям угнетенной, но не покорившейся Согдианы, чтобы народ ждал Спантамано и готовился к новому восстанию.

Согдиец не спал ночей, обдумывая поход на Мараканду. Он отдал последние камни за коней, оружие и снаряжение. Он отказался от всех удобств и запретил даже упоминать при нем о вине. Он удалил от себя Зару, и она прозябала в обозе под охраной жреца Алингара. Она для него больше не существовала. Днем и ночью, не щадя себя, носился Спантамано по пустыне на неутомимом скакуне, и люди с восхищением цокали языком:

— Леопард!

Они называли его так не только потому, что он одевался в шкуры пятнистого зверя. Он был смел и ловок, как леопард. Все свои помыслы отдал согдиец борьбе. В душе Спантамано, не переставая, гремел и разливался гимн солнцу, услышанный им под закопченным сводом храма Танаоксара.