Николай Переяслов - За завесой 800-летней тайны (Уроки перепрочтения древнерусской литературы)

И как же отреагировал «великий и грозный» Киевский князь на разгром Игоревых дружин? «Нъ се зло, — как бы поморщился он, отмахиваясь от расспросов о числе жертв на Каяле. — Княже ми не пособие! Наниче ся годины обратиша». То есть, не в том, мол, зло, что разбиты дружины Игоря, а в том, что князья перестали быть пособниками в походах против Поля. Совсем, дескать, времена шиворот-навыворот перевернулись...

Но «вывернутость» времен наизнанку обнаруживает себя далеко не в одном только том, что Святослав осознает, как из-под него уходит незыблемая, казалось бы, опора верховной власти. Да, удельные русские князья начали выходить из-под традиционного подчинения Киевскому правителю и жить без постоянной оглядки на его политику. Но «вывернутость» времени заключалась ещё и в другом: например, в той переориентации политики в сторону сотрудничества с Полем, которую проводили Ольговичи и за успехами которой следили, по-видимому, и все другие князья Древней Руси, неудовлетворенные политикой Центра и искавшие наиболее эффективной тактики для собственных действий.

Вывернутость времени, напоминающая тот кожух, который надевала на себя «наизворот» жена тысяцкого на свадебном пиру у Елены Глинской, обнаруживает себя и во всем образном строе поэмы и её многослойной «тайнописи». Собственно, и само словосочетание «трудныхъ повестий» несет в себе, по замечанию М. Салминой, обозначение «сокрытых или тайных (т.е. с тайным смыслом) сказаний». В поэме нет почти ни единого слова, которое не имело бы своей симметрии в тексте, благодаря чему можно проверить любую сомнительную конъектуру. Так, например, несколько выше мы заменили в эпизоде «сна Святослава» слово «тьщими», трактуемое всеми исследователями памятника как «тощими», на «тёщиными», а это значит, что в соответствии со сказанным нами только что о законе симметрий, где-то в тексте у него должна быть однокоренная пара. Этимологические словари определяют слова «тесть» и «теща» производными от индоевропейского «tek-tь», «родители невесты» (форма tektь является образованием с суффиксом — t-ь от глагольной основы tek «родить»). Этот неожиданный «подарок от тещи» мы встретим в финале поэмы, в сцене бегства Игоря из плена, где сказано, что вся живность молчит и только «дятлове ТЕКТОМЪ путь къ реце кажутъ», что намекает на то, что побег был устроен Игорю не без помощи Кончака, с чем, кажется, согласны почти все исследователи «Слова».

К своеобразной «тайнописи» поэмы следует отнести и обнаруживаемую в ней числовую символику, при ознакомлении с которой отпадает вопрос не только об устном происхождении «Слова», но впору предположить ещё и использование ЭВМ при его создании. При знакомстве с этой стороной текста «Слово» кажется вообще поэмой не 12-го, а — в соответствии с принципом «вывернутости» времён наизнанку — 21-го века. Так, вникая в суть числовых соответствий, уже упоминаемый нами С. Пушик в своей работе «Кровавая свадьба на Каяле», в частности, говорит: «Общая численность героев «Слова» 60 (производное от умножения 12 на 5). Понятно, что словно живые действуют 12 богов и 12 водоемов, а вместе получаем 84, то есть 7 раз по 12. Действуют также птицы, рептилиии и звери; живых существ получается 7 раз по 12, а восьмой ряд — водоемы, которые тоже одухотворены.

К числу общего числа действующих лиц можно приплюсовать и девиц, что поют на Дунае, — параллель к тем Девам, что пели к морю, прославляя «время Бусово». Если это мифологические существа — русалки (нереиды), то их не меньше 12. Говорилось и о боярах, которых тоже 12 <...>.

В средневековье числа обозначались буквами. Имя Нерон, например, соответствовало числу 666 <...>. Идя этим путем, открываем, что имя Боян в сумме чисел дает сумму — 120, то есть 10 раз по 12. Если же перевести «Слово» на числа, то получим число 372, которое обретаем от умножения 12 на 31 <...>» — и так далее.

Интересные наблюдения над акростишной тайнописью «Слова» приводит А. Гогешвили, посвятивший разбору этого вопроса свою книгу «Акростих в «Слове о полку Игоревом» и других памятниках русской письменности XI-XIII веков». Так, в частности, зашифрованные в обращениях к князьям оскорбления говорят, что это никакая не хвала им, а самые настоящие «хула» и «лихоречье», пример которых особенно ярко виден в обращении ко Всеволоду:

где вертикальное прочтение краестиший сверху вниз дает четкое прочтение фразы «ТЫ Ж ИУДА».

В «Слове» вообще почти нет слов, не обладающих тайным смыслом. «Плък» в значении воинского похода накладывается на «плък» в значении «свадебный поезд»; помогший Игорю бежать из плена половец Влур, переведший для него лошадей на другой берег Тора, перекликается с православными святыми Флором и Лавром, являющимися покровителями лошадей; Каяла, обозначающая реальную реку, на которой произошла свадьба-битва, несет в себе в то же время и код «покаяния», и эхо обрядового свадебного «каяния»-»хаяния», и характеристику «окаянности» всего на ней случившегося, и намек на «Каиново» предательство Святослава по отношению к Игорю...

Потаенного смысла в поэме полон даже каждый звук, как это показала в своей книге «Первозванность» неоднократно цитированная нами выше Л. Наровчатская. Губной звук П (Б), например, обозначает «понятие пустоты, т.е. субстанции, готовой дать, отдать, произвести дитя, плод, добычу с разбуханием, изменением местопребывания жизни и смерти», что удивительно накладывается на аллитерированный этим звуком эпизод первой встречи с половцами («Съ зарания въ Пятокъ ПотоПташа Поганыя Плъкы Половецкыя...»), который «раскодируется» в последующем практически по всем обозначенным пунктам: и в «добычу», материализовавшуюся в виде «злата, паволоков и япончинцев», и в «изменение местопребывания жизни и смерти», вызванное увозом пленников в половецкие становища, и даже в «произведенное дитя», с которым Владимир Игоревич через два с лишним года возвратился на Русь...

Но один из самых неожиданных результатов получил поэт Г. Карпунин, который просто попробовал читать «Слово»... вверх тормашками! И оказалось, что это не только возможно, но и что в этом «обратном» тексте много внимания уделяется женке, оставшейся без мужа, к которой льнет дьвол. «У меня, — признавался Г. Карпунин, — есть основания полагать, что речь идет о Ярославне. В прямом тексте образ Ярославны — это, можно сказать, идеал женщины. Любящей, верной супругой предстает она перед нами в Путивле-городе на забороле. Здесь же, в обратном тексте, её окружают бесы, «лешеви рогатие», искушают, пытаются соблазнить, «женке сердце донимают». Иными словами, здесь она лишена ставшего привычным для нас поэтического ореола.» Вот, к примеру, один из фрагментов такого необычного прочтения текста, как он выглядит по методике Г. Карпунина. В прямом тексте этот участок, заканчивающийся словами бояр о пленении Игоря — «...въ путины железны», ну, а в обратном мы как раз отсюда и начнем читать. Итак: «Нылзе жыни ту уповаша! Ту пою, а сама имля басъх ынаго. Пила же, пируя, — ць ли, рка, молоко?.. Сежу уно дьмом, а леши ти пси об ю лая: на которумь тада роги таки?..» — В олитературенном виде это может читаться примерно следующем образом: «Нельзя жене верить! Я тут пою, а она там имеет бесов всяких. Пила ведь, пируя, — или, скажешь, молоко?.. Сижу потом дома, а лешие те псы лают по её поводу: на ком, мол, теперь из нас рога больше?..»