Николай Некрасов - Капитан Кук

Отставной армейский капитан Иван Егорович Кук сидел у стола за завтраком. Перед ним стояло несколько тарелок с закуской; посредине возвышался полуштоф с виньеткою, как нельзя более соответствующею его содержанию. Капитан уже хотел проглотить последнюю рюмку водки и встать из-за стола, как вдруг в комнату вошел молодой человек.

– - Рекомендуюсь,-- сказал он,-- ваш покорный слуга, Андрей Чугунов…

– - Ну а отчество? -- перебил капитан.

– - Петрович,-- отвечал молодой человек.

"Сюртук на нем как сюртук, да жилет что-то подозрителен: пуговицы не все; карманы новехоньки, а перед вытерт",-- говорил про себя капитан, оглядывая пришедшего.

– - Ну а звание? -- наконец спросил он, не зная, предложить незнакомцу стул или нет.

– - Представлен к первому чину.

– - Садитесь, покорнейше прошу,-- произнес капитан.-- Вам, конечно, угодно было познакомиться?

– - Да-с, у меня есть до вас нужда, и я решился говорить с вами откровенно…

– - Благодарю.

– - Не стоит благодарности.

– - Ну, об чем же вы решились говорить со мной откровенно… серьезное что?

– - Вот видите: я хочу жениться…

– - Жениться? Так вам хочется знать мое мнение… Оно конечно, я могу вам сказать…

– - Я не об том хочу говорить… Вот видите… Вы так уважаемы в нашем городе, об вас известно…

– - Так вы хотите, чтоб я был у вас посаженым отцом… Оно конечно; насчет этого я могу вам сказать…

– - Вы не так меня поняли… Я хочу сказать, что об вас известно, что вы человек довольно богатый…

– - Ну так вы хотите занять у меня денег… Оно конечно…

– - Да-с, вы угадали. Мне нужно на свадьбу по крайней мере тысячу рублей, а у меня нет…

– - Но беда, что нет… Есть верно, то можно дело поправить…

– - То-то нет… Мне нечего продать, нечего заложить; если б на вексель, не более как на четыре месяца…

– - Оно конечно, на этот счет я могу вам сказать… Нет, я ничего не могу вам сказать!

– - За меня поручится наш секретарь, советник, если угодно…

– - Помилуйте, что это? пустяки; разве без поруки нельзя; велика ли сумма… Тот поступил бы слишком бессовестно, кто потребовал бы этого.

Лицо молодого человека осветилось улыбкой надежды. --- Вы судите, как прилично благородному человеку; не знаю, чем возблагодарить…

– - И, помилуйте! за что? жаль, что у меня теперь денег нет, а то сейчас доказал бы вам, как ничтожна такая сумма и как недостойна она того, чтоб много об ней говорить…

Лицо молодого человека помрачилось, как небо перед грозой.

– - Вы… так вы… не хотите мне дать денег?

– - Как не хотеть… хочу -- да не могу… Обратитесь к Домне Семеновне Абрикосовой…

– - Я был у нее: она отказала… впрочем, как я заметил из ее поступков, она не отказала бы, если б… она показывала мне глазами…

– - Двери? -- перебил Кук.-- Как невежливо!

– - Ну, может быть, и не двери, а…

– - Так извините!

Молодой человек раскланялся и ушел, очень опечаленный. Кук задумался. Долго он думал; думы его вертелись около одного неприятного сознания, что ему через неделю стукнет сорок три года. Странно создана голова человеческая! Поутру Кук был весел как нельзя более, и вдруг не прошло часа, как лицо его обезобразилось горестию. Отчего? Неужели виною тому этот молодой человек? но какое же отношение имеет его дело до лет храброго капитана? Никакого; не тут должно искать начала грустного раздумья Кука. Он просто любил, как и сам выражался, "вступать в мысленный разговор с самим собою", и вот в этом-то разговоре он случайно наткнулся на сорок лет. Лицо его становилось мрачнее и мрачнее. Наконец он подскочил к зеркалу, сложил на груди руки, как Наполеон в решительные минуты жизни, и стал пристально всматриваться в свою особу. В первый раз с ужасом подумал он, что, может быть, он уж и не молодой человек. "Где же ты, младость удалая?" -- печально воскликнул он и опять задумался. Прошло пять минут немого молчания, в которые на лице капитана царствовал "гробовой" ужас к "могильный" мрак; вдруг он отскочил от зеркала, схватил фуражку и выбежал на улицу. Через минуту он проезжал уже на извозчике улицы уездного города.

Капитан Кук был известен в своем городе как человек почтенный, у которого можно "не иначе как по знакомству" занять денег, за пустячные проценты, под заклад серебра и золота; а в особенности он был известен как любитель и участник благородных спектаклей. У него был свой деревянный сарай, отделанный, как он выражался, на манер театра, куда приглашались все ревностные поклонники Мельпомены и холодного пунша. Еще недавно сам капитан играл "Отелло" и был "трикраты" вызван; после спектакля выпил до девяти стаканов пуншу и был единогласно прозван "любезным молодым человеком, с душой, созданной к великому". Вот и всё, что покуда нужно вам знать о храбром отставном капитане Иване Егоровиче Куке.

Куда он поехал? Уж не догонять ли младость удалую? Кто его знает; подслушаем, что он думал, когда стоял у зеркала.

"Я уже не в первой молодости -- да! Пройдет десять лет (десять!), и я уже не буду нравиться прекрасному поду -- да, да! Время летит и не возвращается… да, да, да! Что ж буду делать я в старости? Конечно, я могу иногда приятно провесть время, читая прибавления к "Губернским ведомостям" или разыгрывая роль Отелло, могу раскладывать пасиянец, записывать приход и расход, получать проценты, петь псалмы и т. д. Могу иногда бывать у сестры Настасьи Егоровны, беседовать с ней, брать детей ее на руки… Та-та-та! А нельзя ли мне будет брать своих детей на руки?" Тут с минуту в голове капитана по было никакой мысли, наконец он продолжал так: "Сколько у меня доходу? Достанет и мне, и жене, и детям… только я не желал бы больше трех дочерей и четырех сыновей… (каково?). В каком я чине? Капитан… чин еще, так столбовой буду! Какая моя натура? Смирная и незложелательная. Создан ли я к супружеской жизни? Уж разумеется… А почему бы так? Люблю спокойствие и умеренность, читаю "Северную пчелу" и даю в рост деньги…"

Капитан вздохнул свободно и спешил сделать формальный вывод из этого форменного рассмотрения дела.

"Из вышесказанного явствует, что я жених хоть куда, только бы не подурнеть к бракосочетанию. Женюсь, непременно женюсь! На ком? На вдове Абрикосовой… потому что и она отдает… совершенно наклонности одинаковые. Притом я давно люблю… а дом такой сухой, решительно не бывает сырости!"

Именно в тот самый момент, в который эта великая идея озарила разум капитана, он отскочил от зеркала и выбежал на улицу.

Мечты о любви, процентах, переделке дома и о подобном тому провожали капитанскую душу нашего героя до самых ворот дома Абрикосовой; он был давно знаком с нею и, следовательно, мог надеяться, что его примут, а потому бодро и весело взбежал на лестницу.