Сергей Клычков - Чертухинский балакирь

Ульяна продралась сквозь девок к столу и хлопнула себе по бедрам:

- Ба!.. Молодых-то мы совсем и забыли!..

- Пра, пора, Ульяна Митревна, - кланяется ей Мавра, - стаканы замерзли… Наливайте, сватушки, золовушки, не жалейте-ка головушки!..

Мужики сразу встряхнулись, забулькала в кумочки заливуха, а бабы, жеманясь и опасливо смотря на других, нацедили в стаканы пенистого пива: приготовились все слушать, как колдунья будет величать жениха с невестой.

Ульяна отпила из резной чаши глоточек, облизнула губы, крякнула и поклонилась в пояс молодым.

Я не пашеньку пашу

Да не полосу,

Уж я холю да чешу

Князю волосы!..

Уж и как же ты, соха,

Столько вынесла?..

Уж и где же ты, сноха,

Только выросла?..

Вот уж князь так князь,

Не видали отродясь:

Станом - клен!

Нравом - лен!

Не простого царства ен!..

Ульяна поджала губки бантиком и поклонилась Маше. Маша чуть привстала возле Петра Кирилыча, отпила из Ульяновых рук небольшой глоток и вытерла губы шелковым платочком; опалила ее Ульяна прищуренным кошачьим глазком, холод у нее пошел от этого глотка к самым пяткам. Маша еще пуще побледнела и с опущенными руками опустилась на лавку.

Я не поле бороню

Да по скороду,

Уж я холю да ровню

Князю бороду!..

Уж и как ты, борона,

Столько вынесла?..

Уж и где ты, борода,

Только выросла?..

Вот уж князь так князь,

Не видали отродясь:

Что умен!

Что холен!

Не простого царства ен!..

За столом лица у всех посвежели от песни, зацвели улыбкой бабьи круглые щеки, и на всякую теперь любо смотреть, даром что корявы и нескладны. Хорошо выходило у Ульяны потчеванье молодых. Всякий мужик бывает раз в жизни, когда женится, таким князем, на которого все глядят во все глаза и которому каждый рад услужить… Да где только это царство, в котором и взаправду идут мужики за князей, а бабы и девки за королевен? Видно, и впрямь это царство -Сорочье!..

Отпил Петр Кирилыч глоток и поклонился.

Ульяна скривила на него тонкие губы в незаметную улыбку и поставила поднос с птицей на стол против Спиридона. Взяла одной рукой сарафанный подол, другой одним махом сорвала с головы красный платок с большими кистями и закружилась с ним на одном месте: помолодела она, кажется, в тот миг на двадцать годов, выпрямилась, как старая береза на весеннем ветру, глаза округлели от света, и по впалым щекам заиграл плотный румянец, смешавшийся с вечерним отблеском солнца.

Неживая Маша сидит, украдкой взглядывая на Петра Кирилыча.

"И впрямь, какой он мужик? На барина больше смахивает, - думает Маша, перебирая глазами кольцеватые кудри на голове Петра Кирилыча. - А может, это мне все, дуре, грезится да снится?"

Пошелохнулась Маша на лавке, тронула Спиридонову полу, в угол поглядела: не сидит ли в пазу таракан, который каждую ночь снится ей не знамо к чему. Усинки даже тараканьей не видно… Хочется Маше, чтобы Петр Кирилыч к ней обернулся да опять ласково поглядел, но и Спиридон, и Петр Кирилыч, да и все за столом совсем будто и забыли про Машу: с притопыванием, с прищелкиванием, с красным платком над головой допевает Ульяна поздравную песню, и Спиридон только все дальше забирает бороду в рот и щурится на Ульяну.

Соберу я во лесу

Росу мокрую,

Поднесу я, поднесу

Чашу до краю!..

Чтобы князю да пилось…

Спелось колосу!..

Чтобы мне, младой, спалось,

Не кололося!..

Вот уж князь так князь,

Не видали отродясь:

Уж и чем не угощен,

Чем не потчеван?..

Не простого царства ен,

А… Сорочьева!..

Отродясь не слыхали чертухинцы такой песни. У баб слюнки в зубы пробились, мужики поширели на лица, а девки у двери вытянулись, на Ульяну разинули рты и еще пуще зарделись.

- Ну-ка, Спиридон Емельяныч, пусти дурачка в голову!

Взглянул Спиридон на пенную птицу, и словно большая волна ударила в него с разбегу, в голове закачалось, и в ушах звон пошел: дон… дон… дон!..

- Пей, пей, Спиридон Емельяныч! Не выпьешь, молодых счастья лишишь, долю убавишь!..

Спиридон взял в руки со стола свадебную чашу, встал с лавки и не замечает, как кончик его бороды окунулся в шипучую пену. Ульяна махнула девкам платочком, и те, словно сорвались, сразу взяли на полный голос последнюю песню на отцовский пропой невесты:

Заиграла в непогодушку волна,

Заневестилась молодушка одна…

Он, засватана, сговорена она,

По охоте, доброй воле отдана!..

За волной, волной от лодочки волна,

За подруженькой подружка от окна.

Ой, да воля, воля девичья вольна,

Ой, да доля, доля бабья солона!..

Не круши души, чужая сторона,

Не топи, волна, на донушко челна,

Не пролей ты да не выплесни вина!

- Пей, Спиридон Емельяныч, пей! - поклонилась Ульяна.

Спиридон поднял деревянную птицу к губам и потянул через крыло, только на донышке оставил.

- Батюшка! - испуганно шепнула Маша, видя впервые, как Спиридон тронул хмельное, но Спиридон и не взглянул на Машу, передал он пиво Акиму и осмотрел стол чудными глазами:

- Глотни, сват! Доброе пиво!..

Аким заворотил голову и выплеснул в рот все без остатка, ударил чашкой по маковице, выскочил через стол и - в присядку: ноги под потолок, замахал, словно в драке, большими руками по сторонам, должно быть, перехмелила Мавра свадебное пиво.

Эх, мать твою вошь!

Хошь рупь,

Хошь грош.

Приголубь!

Приворожь!..

Ульяна встала с Акимом в пару, Мавра было высунулась из-за сварбишников одернуть Акима за офтоки, но тот только еще выше ногами саднул: мужика в таком виде только ножом остановишь! За столом застукало враз, запершило в мужичьих глотках от заливухи, поднялась чихотня, гоготня, вилки, ножи скрестились в чашках с годовалым бычком, словно на битве, стаканы, кажется, сами заходили по столу из рук в руки, гомон, и бабий визг, и девичья песня вскружили, подняли кверху всю избу, и она на больших колесах покатилась по большой чертухинской улице догонять упавшее в это время за лес хмурое солнце.

Мужики, бабы, девки - все кишмя-закишело в глазах у Маши, и от сарафанных подолов ни Петра Кирилыча, ни Спиридона, ни света божьего, кажется, ей больше не видно.

Пропала в нашем чертухинском лесу сонная травка [20], и в самом народе перевелись колдуны и колдуньи…

Красивые цветы у сон-травы, посмотришь на них, и словно это смеются со стебля лукавые девичьи губы, и меж розовых губ дразнит тебя язычок, и белеет два ряда, как кипень, зубов… Этой травой колдуны и колдуньи девок лечили от худобы, от засухи сердечной, да и от разных болезней трава помогала, только редко кто с травой умел обходиться…

Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели не листья, похожие на расставленные по сторонам руки - так вот и хочут, кажись, тебя за ногу схватить, когда ты с корзинкой по лесу идешь за грибами, - и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на пальчик с ножки младенца.