Михаил Салтыков-Щедрин - Том четвертый. Сочинения 1857-1865

Лобастов. Зато нашего брата, батальонного командира, каким товаром награждают… ай-люли!

Иван Прокофьич. У вас, брат, сойдет!

Живновский. Именно сойдет, благодетель! По служению моему в Белобородовском гусарском полку случалось мне иногда эти вещи принимать — так именно удивляешься только! решето решетом, а сходит! А потому это, я вам доложу, сходит, что пригонка тут важную ролю играет! Живот, знаете, подтянут, там урвут, в другом месте ущипнут, ну и созидают из праха здания!

Иван Прокофьич. Ты, брат, тоже, видно, пригонку-то эту знаешь!

Живновский. Я чего не знаю, благодетель! только не оценил меня князь, а то на что бы ему лучше полицеймейстера! Вы спросите, в каких только я переделках не бывал!

Живоедова. Представь хоть что-нибудь, потешь Ивана Прокофьича за хлеб за соль.

Живновский (становясь в позицию). Слыхали ли вы, например, благодетель, что значит жидов травить? А я, сударь, не только слыхал, но в подробности эту штуку знаю, потому что она мне кровных своих родовых двести душ стоила!

Лобастов. Молодец, брат!

Живновский. А слыхали ли вы, что значит, например, от живого мужа жену увезть… и этак без малейшего с ее стороны согласия? А я, сударь, не только слыхал, но и испытал и даже отдан был за это под суд!

Живоедова. И за дело, сударь! Против желания даму увезти — это уж последнее дело!

Живновский. А слыхали ли вы, что значит купца третьей гильдии, тоже против собственного его желания, телесному наказанию подвергнуть? А я, сударь, подвергнул, и даже не отвечал, потому что купец, по благоразумию своему, согласился взять с меня двести рублей на мировую…

Иван Прокофьич. Дурак, должно быть, купец сыскался. От другого ты и двумя тысячами бы не отъехал.

Живновский. А слыхали ли вы, что значит родного отца в рекруты отдать?..

Лобастов. Ну, брат, заврался! Это происшествие-то ведь известное… не клепли на себя.

Живновский (не смущаясь). Положим-с. А слыхали ли вы?..

Живоедова. Ну, уж перестань лучше, батюшка; ты, пожалуй, такое что брякнешь, что женскому уху и слушать-то не надлежит.

Живновский. И вот, как видите, здрав и невредим предстою пред вами!

Иван Прокофьич. Ну, чай, бока-то помяли тоже?

Живновский. Если уж и помяты бока, то не людьми, а судьбою, Иван Прокофьич! Судьба, это правда, никогда меня не жаловала, и можно сказать, всякое лыко в строку писала… От этого, может быть, и полицеймейстерского места я не получил! (Крутит усы и вздыхает.)

Иван Прокофьич. Ты бы поди и здесь травлю завел?

Живновский. Это как богу угодно, Иван Прокофьич!

Лобастов. Нет, ты лучше нам, братец, представь, где ты не перебывал?

Живновский. Это именно так. (Снова становится в позицию.) Где-где я не перебывал? Был, сударь, в западных губерниях— там, я вам доложу, насчет женского пола хорошо! такие, сударь, метрески попадались, что только за руку ее возьмешь, так она уж и в таянье обращается! Бывал я и в Малороссии — ну, там насчет фруктов хорошо: такие дыни-арбузы есть, что даже вообразить трудно! Эти хохлы там их вместо хлеба едят, салом закусывают… Бывал и в Петербурге-с — ну, это… именно диковинная штука! Там я скрипача Аполлинари слышал — прежестоко играет! Кажется, всякое чувство на одной струне изобразить может!

Живоедова. Вот этакого бы мужа!

Живновский. Только немецкого духу много — этого уж я терпеть не могу! Ходят все съежившись, пальтишко на нем застегнутый — так, сударь, страмота какая-то!

Иван Прокофьич. Похвалил!

Живновский. Ну, и обману тоже много: не различишь, который мещанин, который дворянин, который умен, который глуп. Насчет ума, я вам доложу, у них даже фортель такой есть: сядет этак и надуется, даже глазом не моргнет, будто думает… А у самого, сударь, только притворство одно, потому что и заместо головы-то каменоломня у него на плечах! Это верно-с!

Лобастов. Ха-ха-ха! а ведь это правда!

Живновский. А из всех мест нет прохладнее места Нижегородской ярмарки! Чего там только нет! Цыганки, тирольки! в одном углу молебен поют, в другом: «Ой вы уланы!», вавилонское столпотворение в живой картине! Я вам так доложу, что однажды я неделю там прожил, и была ли хоть одна минута, чтобы трезв был!

Иван Прокофьич. И после этакой-то жизни в Крутогорск попал! по купцам ходит, старое платьишко вымаливает!

Ин дай ему, Анна Петровна, сертучишко старый там залежался…

Живновский. Приму с благодарностью-с… всякую лепту приму! Старый чулок пожалуете, и тот приму: к вам же на бумажную фабрику изойдет. Когда ж сертучок-то, матушка Анна Петровна?

Живоедова. Приходи ужо!

Иван Прокофьич. А что, брат, если бы тебя полицеймейстером-то к нам сделали, ведь ты бы нас, кажется, всех живьем так и поел?

Живновский (крутя усы). Гм…

Иван Прокофьич. То-то нравом-то ты больно уж озороват! Ты бы вот потихоньку да полегоньку, так, может, и послал бы бог счастья!

Лобастов. Нас бы и съел.

Все смеются.

Ну вот, слава богу, ты и повеселел маленько, Иван Прокофьич.

Иван Прокофьич. Да этот проходимец хоть мертвого чихать заставит! никаких киятров не надо!

Живновский. Я для благодетеля всем жертвовать готов; хотите попляшу? я по-цыгански отменно плясать умею.

Иван Прокофьич. Ну тебя! еще уморишь, пожалуй!

Живоедова. Ты бы вот лучше стихи, сударь, сказал, шуму меньше!

Живновский. Перезабыл все, сударыня. В старину много тоже приветствий знал, а нынче все испарилось.

Живоедова. Это от водки, сударь.

Иван Прокофьич (Лобастову). Ну, а как у вас с Гаврюшенькой-то?

Лобастов (махнув рукой). Не подается, дружище, не подается…

Живоедова. Да ты бы его, Иван Прокофьич, по-родительски поучил маленько… Ведь шутка сказать, Леночка-то тридцать первый годок все в девичестве да в девичестве…

Иван Прокофьич (задумчиво). Что ж, пожурить можно…

Живновский. А вы меня, благодетель, в ту пору позовите! у меня духом все сделается… у меня, я вам скажу, так это происходит: если начнет малый артачиться, так и за волосяное царство притянуть его можно!

Иван Прокофьич (с сердцем). Да отстань ты, шабала, тут дело говорят!

Живоедова (вздыхая). Чтой-то уж нынче молодые-то люди словно и на себя не похожи стали: ходят точно обваренные, никакого, то есть, форсу в них нет! Вот как я видала мужчин, так коли уж очень влюблен, да завидит женское-то платье… ну, сразу словно даже накинется, сердечный!

Живновский. Ну, точно вы мою жизнь рассказываете, Анна Петровна!

Живоедова. Куда тебе, сударь! (Вздыхает.)

Иван Прокофьич. Ну, поглядим… если он тово… так, пожалуй, и пожурить можно!

Лобастов. Уж сделай милость, отец!

Слышен стук экипажа.

Живоедова. Чу, никак, наши подъехали?

Те же, Настасья Ивановна и Леночка Лобастова. Леночка очень длинная, худая и бледная девица.