Борис Голлер - Возвращение в Михайловское

А во-вторых... помните, что время вылечивает все - а Ваше одиночество, столь мрачное сейчас для Вас - может оказать Вам услугу важнейшую - и, естественно, непредвидимую теперь Вами... на том поприще, для которого, всем известно, Вы созданы. Я, во всяком случае, от всей души желаю Вам этого. К тому ж... Вы молоды и еще не понимаете, возможно, что порой, дабы не быть стертыми, некоторые впечатления должны избегать повторений. Впрочем... это все пустые наставления старшей - я ведь старше Вас! - не обращайте внимания - надеюсь, все кончится, и Вы еще воротитесь к нам во всем обаянии Вашей личности и Вашего дара.

Что касается Т. - она помнит Вас (она признавалась мне в этом). Л. тревожит ее память - и она готова воспарить к небесам, жаль только, это воспарение отвлекло б ее от многих прямых обязанностей, кои каждый из нас должен нести в этой жизни и ставить превыше всего.

Девочка вспоминает Вас часто и много - Вы знаете, кто Вы в ее глазах? "Тот господин с чернущими бакенбардами", вот новость! Мне казалось, они у вас с рыжинкой. Но у детей свой взгляд на мир. Письмо пишу втайне ото всех - даже от Вашего друга, - почему-то мне так хочется. Не выдавайте меня! А лучше всего Вам его сжечь. Я даже просила бы Вас об этом. Ваша последняя история заставляет меня... в общем, понимаете! Не будем беречь то, что тленно, а нетленное - в нас!

С сердечным приветом и нежностью...

Е.К.

(Письмо было, разумеется, на французском... "Неполный, слабый перевод... с живой картины - список бледный...")

Поутру на конюшне, когда седлали коня, он пристрастно оглядел его ноги и сказал конюху:

- А нельзя почистить?.. Что - скребницы нет?..

- Почему же нельзя? Обязательно можно! - ответствовал тот, по-волжски упирая на "о". (Верно, из отцовских нижегородских поместий!)

Что за склонность российская - отвечать вопросом даже на самый простой вопрос, ежли он, конечно, требует действия? Конюха захотелось прибить по-барски, но лень. Александр взирал уныло, как подтягивали седло... Конюх же при всем равнодушии заметил про себя, что обычно светлые до голубизны арапские белки бариновых глаз были красны. Не спал?.. Верно, в карты играл, они, баре, все - картежники!

Все слуги в доме были лодыри! Александр подумал, вскочил в седло и быстро исчез. Люстдорф тянулся за ним, как шлейф.

"Не будем беречь то, что тленно, а нетленное..."

Письмо он сжег.

Х

На черновом листке одной из строф "Онегина" - Третьей главы (первая строфа за письмом Татьяны) - он пометил: "5 сентября 1824 u.l.d. EW", что означало: "Eu lettre de Elise Woronzow". Там же - быстрым пером о Татьяне, пишущей письмо: "Сорочка легкая спустилась / С ее прелестного плеча"... Между прочим - и профиль Сергея Львовича (случайность?).

Кстати, почему отец все медлил отдать ему письмо? Тянулся прочесть? Этого еще не хватало! Странный порыв - для воспитанного дворянина. Впрочем... нынче дворянство пошло скудеть воспитанием!

В доме явно накапливалось раздражение против него. Он старался этого избежать, но... Все люди на свете - даже баре - кажутся себе и другим занятыми чем-то. Все - кроме художника. Этот занят собой. "Читаю мало, долго сплю, / Летучей славы не ловлю..." Вообще неудача его судьбы всех вокруг раздражает - даже близких. Он это чувствовал. Неприятно так жить словно замерши в ожидании, что на тебя нападут. Хочется сорваться самому. Не важно, по какому поводу - но первым.

- Ваш брат пренебрегает, по-моему, семейными обязанностями! - изрекал отец за завтраком, как бы невзначай, как дятел, постукивая ложкой по скорлупке яйца. Нарочно говорил "ваш брат", а не "ваш сын" - чтоб не дразнить жену. С женщиной вечные истории. Никогда не знаешь - что может задеть! Он давно женат и знал: семейная жизнь - это не клуб удовольствий. Вот на детей смотрел пристально и без стеснения: нет ли бунта на его корабле?

- Он привык с утра кататься верхом, - вступалась Надежда Осиповна тоном неуверенным, опустив глаза. Тоже старалась избегать ссор. Зачем? Все равно ничего уже нельзя изменить.

- Ему нужно побыть наедине с собой! - вставляла осторожно Оленька. Она так надеялась с приездом брата хоть чуточку расцветить собственную жизнь. Теперь опасалась за него...

- Ну, может... он просто сочиняет? - встревал братец Лев, подавляя смешок. Он прекрасно знал, что Александр стремится увильнуть от семейных трапез. И в себе ощущал эту потребность. Но привык как-то с детства к образу примерного сына. Что поделаешь, брат уродился талантливей его - и может позволять себе больше... хотя он ощущал сходство...

- Мог бы все-таки явить больше внимания - к тем, кто... - Отец хотел сказать: "К тем, кто его кормит". Но побрезговал: как-никак старший сын! Обвел глазами всех и договорил: - ...к тем, кто его окружает!

...Александр впрямь избегал домашних. С утра в полях, на коне - мокрые поляны, проселочные дороги, где под ветром влажные листья охапками осыпают тебя вместе с ворохом капель вчерашнего дождя. В дороге он вдосталь беседовал сам с собой или с теми, кто в мыслях попадался ему под руку. Здесь он был волен. Здесь слова бежали, как строки, и персонажи возникали, как в театре.

Он понял, что почти что забросил "Онегина". Больше месяца. С Люстдорфа? чуть больше? А я, любя, был глух и нем... С того дня, как тучи сгустились над ним - еще в Одессе. Письмо Татьяны так и оставалось не облаченным в словесную вязь. Хотя были уже последующие строки... Столь обрадовавшая его с месяц назад во Пскове догадка - Любовь - Бог (для Татьяны), послание - молитва - теперь казалась незначащей, во всяком случае - никуда не вела. Письмо барышни, к тому же семнадцатилетней, к тому же влюбленной... Нечто мечтательное и элегическое. Тут нужен Баратынский - не он!

Два письма. Одно сожжено, другое не написано.

Послание EW из Белой Церкви, где она была тогда с семьей. Как все любящие, он прочел его медленно и пристрастно - как путник в чужом лесу, ловящий на слух шорохи и стуки: пугающие? обнадеживающие?.. Подпись смазана - в виде неразборчивой монограммы. (А чего он хотел?) Спасибо и на том!.. (Кстати, это Раевский придумал звать ее Татьяной - в целях конспирации! Не представлял - кто была Татьяна на самом деле!)

Ожидание в любви всегда больше полученного. Письмо не утолило жажды. (Он даже вышел в темную гостиную, искал кувшин с Арининой брусничной водой - и правда, пересохло горло - и что-то бормотал про себя.) Нет, не мог же он винить ее в том, что письму недоставало нежности и открытых признаний? Она должна была набраться смелости, отправляя его. Надо быть благодарну. Все - между строк, но и между строк чего-то недоставало...

"Как вспомню, что там не будет вас..." Он цеплялся за эти блестки истинного чувства (как ему казалось) и старался наделить их чем-то большим... Мерцание словес. И тонул в этом мерцании.

Сжечь письмо? Она с ума сошла! Оно все еще пахнет ею! Тут он лгал себе. Письмо добиралось долго, на почту попало с оказией - кажется, в Харькове. Штемпель. Кто-то ехал? Или послала слугу?.. И пахло уже только почтовыми трактами и сургучными пакетами. "Занята семьей и домом..." Дольше других, когда листки сворачивались уже, в огне сохранялись эти слова! Весьма утешительно. Влюбленный в замужнюю женщину всегда невольно радуется, узнавая, что она много занимается семьей и домом. Все меньше шансов на еще какую-то случайную встречу. (А муж, как всегда, не в счет!)