Борис Голлер - Возвращение в Михайловское

И расписался под портретом: А. Пушкин.

II

Наутро, за завтраком ели скучно и вяло. Окна были настежь - там накрапывал дождь. Сплошь угольный карандаш, никаких красок!.. Александр по неловкости разбил яйцо всмятку, поданное в старинной рюмке-подставочке (остатки сервиза старого арапа) - оно вылилось на тарелку. Или скорлупа была тонкой?.. И теперь тщательно вымакивал ржаным хлебом на вилке ярко-желтую жижу. Картинка в окне сулила тоску и отъединение. Неужто - так теперь навсегда? Или надолго?.. Он ждал удара, ждал - что на него нападут (первый, конечно - отец) и хотел, чтоб скорей. Хотелось выйти из себя выкричаться, выплеснуться. Когда не можешь ничего объяснить, даже себе...

Но никто не нападал. Мать была в мигрени - с широкой повязкой на лбу, схваченной сзади узлом - по-пиратски, с хвостиками, сверху капор, разумеется. Из-под сего двуслойного строения глядели на мир черные, близорукие, близко посаженные глаза - чуть с косинкой; и, верно, от близорукости подернутые каким-то туманом. За этот странный взгляд - и на вас и куда-то помимо, - возможно, и прозвали ее "прекрасной креолкой"... Она не зря считала, что беды ее детей исключительно от амурных дел и неудач, и уверенно подозревала в том старшего сына. Она одна за столом знала, что муж сегодня не пойдет на скандал - ему хватило вчерашнего... Берег в Люстдорфе странный. Сухой песок подходит почти к самой кромке будто волны совсем не омывают его... Нагая степь. И он, Александр, идет по песку. Что вы делаете здесь? - Я жду экипажа из Одессы!.. Отец все еще был в бешенстве от того, что старший сын, подававший такие надежды, ввязался во второй раз - в какую-то распрю с властями. Но пребывал в рассуждении, что вчера в сцене с женой хватил через край - и теперь надо бы продемонстрировать смиренность. Жену он любил. Никогда не забывал, что она слыла в свое время одной из прекраснейших женщин Москвы. Может, и Петербурга?.. Он был тщеславен в этом смысле - впрочем, как во всех остальных. Уныло ковырял вилкой явно не свежезажаренного для него (как полагалось бы по чину - хозяину дома) - но лишь подогретого цыпленка и время от времени энергически хватал зубочистку. Цыпленок был стар, и сам он нынче чувствовал себя старым. Дочка Оленька сидела, чуть сжавшись - она боялась скандалов, и ей казалось, ссора вот-вот вспыхнет. Сын Лев тоже ждал и предвкушал... Счастливый возраст, когда всякая новая страница завлекательна.

- А почему мы молчим? - спросила Оленька как бы наивно. Ее деланая наивность иногда спасала вечно разбредавшуюся, разбегавшуюся семью...

- Молчится, - сказала мать, прячась в свою мигрень. Отец помрачнел.

- А правда, там, в Одессе - кругом сады? - не унималась Оленька.

- Начиталась Туманского? - улыбнулся старший брат.

Моя жизнь порой смахивала на эпиграмму... на самом деле, она была, скорей, элегией...

- Почему - Туманского? Не помню... Читали что-то с барышнями в Тригорском.

- Туманский! - подтвердил брат. - Есть люди, которые способны видеть жизнь лишь сквозь собственные миражи! Туманности там кругом - нагая степь!

Вот, как ему легко даются эти "мо"... Туманский, туманности... Отец расстроился. Опытный светский лев, он знал цену словам, понимал, что тоже должен бросить что-нибудь - как бы вскользь... какой-то каламбур, мо... но ничего не приходило в голову.

Почему она в те минуты звала его только по имени? Александр?.. А раньше всегда - только Пушкин?.. Но что особенного? Мое имя - Александр! Сейчас он шел по песку, спускаясь к воде. И песок похрустывал под его башмаками... Шуршали и чирикали воробьи под крышей. - У них там явно было гнездо - и явно более дружное, чем здесь. Неужто нынче так и не распогодится?

... сказать какой-нибудь каламбур, мо... и тем совлечь внимание с приезжего сына, который, похоже, пытается обойтись без всяких угрызений совести, - перенесть это внимание на отца, показав его роль и значение в этом доме и в мире... Да, если по-честному, у него своих каламбуров никогда и не было. Он всегда их подбирал. Где-нибудь - переносил или разносил... тем и славился: умел вставить к месту - иногда со ссылкой на источник, иногда без... беда только - где их эти "мо" тут в деревенской глуши возьмешь?.. И, как всегда, когда не находил, что сказать (а надо бы) сидел, как в воду опущенный.

- Это свойство пиитическое! - сказал он, робея. И подумал про себя: не то, не то!..

- Наверно... - согласился Александр. Уж если спорить - то не по поводу Туманского! - Но не удержался: - Я спрашиваю его - где ты видел сады?.. А он лишь улыбается с загадкой!

- Это ваша арзамасская манера - осмеивать всех и вся!..

Александр отвел разговор:

- Но там красиво, все равно! Море, солнце... - Все-таки возразил: - Вы ж когда-то, papa, дружили с арзамасцами?..

Все было. В самом деле. Когда-то и стихи писал. Французские. Легко и быстро... В обществе они пользовались успехом. Он когда-то добился и благосклонности Надин - своими французскими стихами. И это старший сын взял от него. Несомненно. Это быстрое перо. Легкость, легкость!.. Неблагодарный!..

Отец попытался вспомнить хоть строчку из своих стихов, но не смог - и схватился за зубочистку. Цыпленок стар. Все старело. И Надин с этой повязкой на лбу вовсе не выглядит прежней Надин...

- Я боюсь, ты скоро соскучишься здесь! Без общества, без итальянской оперы!.. - сказал он уныло.

- Зато не будет - ни саранчи, ни милордов Уоронцовых!

Лев прыснул первый. Ему все смешно. Естественно! Этот всегда так и не сводит глаз со старшего.

- Побойся Бога, Александр! Он - славен как военачальник и как преобразователь нашего южного края!..

- Но это не мешает ему быть отпетым мерзавцем!.. (Дело ж не в том, что было в случайной строчке случайного письма! А в том, почему вообще - стали распечатывать мои письма!)

- Я сказал - побойся Бога! Я б не хотел слышать это в своем доме!..

- Бога я боюсь!.. Но, Бог не подслушивает! Он - не наша свинская почта! (И не корчит из себя милорда и приверженца английских свобод!).

- Ты должен был подумать о нас! Что я? Я - человек старый. Но имя семьи, но Лев, но Ольга... Лев только вступает на поприще. А Ольге м-м... еще предстоит выйти замуж!.. (- Да-с! И кто захочет жениться на сестре санкюлота? - это было под спудом.)

- Я выйду замуж, papa! можете быть спокойны!

- Почему ты так уверена? - спросил отец почти не слышно.

- А у меня красивые ноги!

Мир рушился, впрочем, он уже рухнул. Лев так и зашелся смехом.

- Что ты, Ольга? Сошла с ума! Кто так говорит? В присутствии молодых людей?!..

- Но они же - мои братья! - сказала Ольга.

- Papa! вы не должны так волноваться! Мы - другое поколение!.. - это, разумеется, Лев, насмешливо. Они - другое поколение, вы слышали?..

- У нее действительно - красивые ноги, и что особенного? А ежли вы желаете продолжать спорить - то у меня мигрень! - матушка поднялась и величественно вышла из комнаты. Сергей Львович проиграл. Он всегда проигрывал. Мигрень - главный козырь - какой он не мог победить всю свою жизнь. Жизнь кончалась. Этот цыпленок так и родился старым. Зубочистка?.. А все - Александр! Он там что-то натворил, что-то ужасное... Иначе б его не выслали сюда, под надзор. Могут выслать и далее. Если правда то, что рассказывал Пещуров... В прошедшие царствования высылали целыми семьями. Меншиков в Березове... Это наш государь - либерал! Впрочем, Катенина выслали в костромское имение, и не так давно. Что мы всем семейством будем делать в Березове?.. Или в Болдине? (Где ты, кстати сказать, никогда не был! Говорят, там - нищета, голодные крестьяне. Управитель, которого послали туда - сбежал, на это глядючи... Ты - светский человек. Что такое общество? Это общение с себе подобными. И как бы перехождение - от одного собеседника к другому... В этом перехождении и вся жизнь. Не так?)